Девочка и мальчик

Герлих Гюнтер

— Хорошо, что ты зашел, — прощаясь, говорит Катрин.

— Пока, — прощается и Франк, — адрес мой у тебя есть, и номер телефона я тебе записал. Позвони как-нибудь и не пугайся, если подойдет мама.

Он протягивает ей руку:

— Выздоравливай скорее!

— Пока, — тихо отвечает Катрин.

Она слышит его торопливые шаги по лестнице, возвращается к себе в комнату и поднимает занавеску. Щеки ее пылают.

Франк, сунув руки глубоко в карманы, пересекает улицу, смотрит наверх, обнаруживает Катрин у окна и кивает ей. Капюшон он и теперь не натянул

на голову. Катрин четкими жестами советует ему накинуть капюшон. Поначалу он не понимает, чего она хочет, а потом смеется и следует ее совету.

Но вот он исчез за углом. Обернулся еще раз? Разобрать трудно. Еще минуту-другую назад он сидел вон там, в кресле. И чашка его еще стоит, как он ее поставил на блюдце. А в пепельнице лежит его окурок.

Катрин обрезает стебли гвоздик, подбирает другую вазу и ставит цветы на шкафчик у окна. Теперь с кушетки ей будет хорошо виден букет.

Но, присев на кушетку, Катрин не знает, чем ей заняться. Обычно она не ломает над этим голову. Вот на книжной полке лежат книги, которые она еще не читала. А каникулы самое удобное время для чтения. Сегодня, однако, ей не хватает душевного покоя, чтобы читать. Она включает приемник, но батарейки сели, музыку едва слышно. И она выключает приемник. Хотя тишина ей тоже не по сердцу.

Самое сейчас лучшее, думает Катрин, это гулять по улицам, подставив лицо холодному ветру и летящим снежникам. Да вот нога в ее походе участия принять не может. Ох, с ума сойти. Но сидеть сложа руки, глядеть в окошко и вспоминать Франка — нет, это не по ней. И Катрин решает убрать квартиру. Никто ей этого не поручал, уборка предусмотрена только в конце недели.

Так у Катрин во второй день зимних каникул неожиданно хлопот полный рот. Время от времени ей все-таки приходится отдыхать и укладывать ногу на подушки. Тогда ее мысли витают там, где ей бы не хотелось, чтобы они витали. Больше всего ей хочется спуститься к телефону-автомату и набрать номер в Вильгельмру. Можно ведь положить трубку, услышав голос его матери. А подошел бы Франк, ей пришлось бы объяснять свой звонок или просто сказать: большое спасибо еще раз за цветы. Или: хорошо, что ты навестил меня. Или: можешь завтра опять заглянуть, я буду рада.

Но автомат наверняка испорчен. Это бывает довольно часто, к великому неудовольствию матери; она все уши отцу прожужжала, чтобы он подал заявление на телефон.

Отец всегда терпеливо ее выслушивает, а потом говорит:

— Можешь подать заявление, Марианна. Только я не знаю, зачем тебе телефон.

— Он не знает, зачем людям телефон! Да быть того не может! Ты живешь словно в средневековье.

— Ладно, пусть я живу в средневековье, — добродушно отвечает отец.

До сих пор вопрос о телефоне не очень-то трогал Катрин, но сегодня аппарат пригодился бы ей.

А может, и нет. Слишком велико было бы искушение набрать номер в Вильгельмру.

Вечером собирается вся семья, тишине конец. На этот раз первым приходит отец, что совсем необычно. Он тотчас объясняет дочери:

— Иду в Дом спорта. Куплю приличную удочку. Пора.

У отца на повестке дня — подледный лов. Катрин знает: отец в мыслях уже готовится к поездке в их загородный домик и к замерзшему озеру.

— Как поживает твоя нога?

Катрин отвечает не сразу:

— Трудно сказать. Только вчера все случилось. Если не двигать ногой много, так сносно.

Днем, около полудня, она говорила Франку совсем другое. К тому же она часа два хозяйничала в квартире.

— До субботы еще не один день, поправишься к тому времени.

— Надеюсь, погода удержится, — откликается Катрин.

— Настоящие морозы впереди. Я разговаривал с одним коллегой, его жена командует погодой. Долговременный прогноз: антициклон с востока. А это значит — сухой мороз.

— Ох уж эти командиры, — говорит девочка, — как же часто они ошибаются.

— Ошибки иной раз у них бывают, но чаще все-таки сбывается, что предскажут, — защищает отец мастеров погоды, и Катрин замечает, как он рад предстоящей неделе в загородном домике. — Когда тебе к врачу?

— Послезавтра.

— Отпроситься мне на часок?

— Да что ты, — поспешно отвечает Катрин, — у меня время есть. Не нужно, я доберусь.

Может ведь случиться, что послезавтра у их двери будет стоять Франк, чтобы проводить ее к врачу, если, конечно, он не забыл. А то, пожалуй, он и завтра зайдет.

— Так я пошел. — Отец оглядывает комнату: — А у тебя, дочка, уютно. Тебе что-нибудь купить? Может, книгу?

— Не нужно, — отвечает девочка, — у меня есть что читать.

Она прослеживает взгляд отца, направленный на маленький шкафчик. Чудесные красные и белые гвоздики нельзя не заметить. Но отец, может, их и заметил, да ни о чем при этом не подумал. Все его мысли сейчас в лесу, и он наверняка рассчитывает, что ледяной покров на озере в ближайшие ночи укрепится.

— Тебе нужны новые перчатки, — говорит отец, — твои тонюсенькие штуковины годятся разве что для холодного лета.

— Ну, не такие уж они тоненькие, — возражает Катрин.

— Я куплю тебе варежки, такие, как у тебя уже были раньше, — белые с красными горошинами.

Катрин вспомнила, что к тем варежкам носила подходящую шапочку с помпоном, тоже белую в красный горошек.

Отец уходит — широким шагом, тяжело ступая, пойдет он по мосту Варшауэр Брюкке, прямехонько к Дому спорта. Он не посмотрит ни налево, ни направо, витрины с товарами не привлекают его внимания. Мать каждый раз огорчается.

— Да не мчись ты так, Дитер! — восклицает она. — Я хочу, раз уж оказалась на этой улице, посмотреть витрины.

Тогда отец послушно останавливается и вполуха слушает, что говорит ему жена. Его больше интересует уличное движение и марки автомашин. Причем последнее интересует отца чисто теоретически, о собственной машине он, к великому сожалению всей семьи, и не думает.

— Машина? Украденное время и покой. Бог мой, знаю я этих автолюбителей, — говорит он многозначительно.