Девочка и пёс
Шрифт:
Выйдя с Вопящего моста, Цыс повернул направо и уже отходил от привратной башни, когда обратил внимание на дощечку на одной из клеток, самой крайней, практически уже нависающей над рвом. Никаких зевак там не было и Цыс, чуть поколебавшись, приблизился. На дощечке значилось: "Миаргон, 28 лет, из Олши" и большими буквами: "ОТРАВИТЕЛЬ". Цыс с любопытством рассматривал своего собрата по ремеслу. То был тощий, практически костлявый длинноволосый субъект в заношенной до ветхости фуфайке, на которой с некоторым трудом различалась надпись "Агрон для агронцев" и таких же ветхих, расползающихся на лоскуты коротких штанов.
– Ну как ты, приятель?
Арестант, хоть и относился весьма отрицательно к тем кто останавливался у клетки поглазеть на него, всё же так измучился от своих тяжелых тоскливых мыслей, что был рад немного отвлечься от них, пусть даже пустопорожним разговором с неприятным ему человеком.
– Лучше не бывает, – холодно ответил Миаргон.
– А ты кого отравил? – С прямолинейностью ребенка спросил Цыс.
Заключенный мрачно воззрился на него сквозь грязные пряди и нехотя произнес:
– Невинен я.
– Да это понятно, иначе чтобы бы ты тут делал, – быстро сказал Цыс. – Ну а всё же кого?
Миаргон медлил. Поглядев по сторонам, он, загремев цепью, взялся закованными в кандалы руками за прутья и приблизил себя к ним. Новая волна вони облепила голову Цыса.
– Своего подельника, гада, – хрипло сообщил арестант. – Он собрался порешить меня, да я вишь опередил его. – Сделав паузу, он опустил глаза и удрученно произнес: – Только этот потрох не подох. Изошелся весь синей пеной, а не сдох как надо. Чтоб у него суки рог на жопе вырос. Дело в таверне было, так он судейских кликнул, свидетелей собрал, на меня вину возвёл. Подвел секретут проклятый под монастырь.
– Ты что ж его "ведьминой солью" травил? – Почти весело полюбопытствовал Цыс.
– Да, – простодушно ответил арестант, удивленно уставившись на незнакомца.
– Да еще небось и в вино подсыпал?
– Ну а куда ж еще.
– Ну ты и дурачина! Ведьмину соль нельзя с алкоголем смешивать, этак ты ему только промывание желудка устроил. Да и вообще она дрянной яд, её полстакана нужно чтобы взрослого мужика извести, да и подсыпать только в твердую пищу можно.
Миаргон растерянно глядел на человека столь осведомленного в темном искусстве отравлений.
– А бабка на базаре сказала что самое то, – расстроенно сообщил он.
Теперь уже Цыс уставился на арестанта с удивлением.
– Ты что ж просто пошел на базар и попросил у первой попавшейся бабки яду?
– Почему же у первой попавшейся, – обиженно проговорил Миаргон. – Походил уж, присмотрелся, выбрал самую страшную каргу на базаре, которая явно прямиком
Цыс усмехнулся про себя: "Надо же какой дуралей. Тут каждое дело со всех сторон обдумываешь, прикидываешь как взяться, как подойти, как уйти, переживаешь, готовишься, внешность меняешь. И если чувствуешь, что риск запределен, то и вовсе бросаешь. А этот наверно утром с похмелья проснулся, в затылке почесал, решил что неплохо бы товарища угробить и отправился на базар за ядом. Нашел страшную бабку, решил что ведьма, купил за серебро неизвестный порошок и тут же за обедом, прямо в многолюдной таверне и подсыпал сотоварищу. И ведь 28 лет, не дитё малое." И Цыс решил что эта клетка заслуженное место для такого кретина.
– Тебе чего присудили? – Спросил Цыс, полагая что пару месяцев этой клетки, а потом еще пару лет на рудниках, каменоломнях, галерах или северных плантациях. Агронское правосудие было известно своим прагматизмом и мало кто из преступивших законы просто томились в тюрьмах, почти всех ждала изнурительная каторга на благо любимой страны и милосердного монарха.
– "Горячее чрево", – буднично сообщил Миаргон.
Цыс едва не вздрогнул и с неприятным зловещим холодком в душе подумал: "Однако! Сурово же они обходятся с отравителями". И подивился спокойствию заключенного.
– Ты знаешь что это?
Миаргон пожал плечами:
– Смерть.
– Смерть, – согласился Цыс. – Только уж казнь тебя ждет донельзя лютая. Свяжут тебя, поставят в яму по грудь, задерут башку и воткнут в рот трубу металлическую, запихают её тебе до самых потрохов. А потом через неё будут тебе в брюхо раскаленное масло вливать, неспешно так выжигая всё твоё нутро. И будешь ты и выть, и биться как припадочный, и боль будет такая что глаза из орбит вылезут. Но умрешь ты не скоро. Они будут по чуть-чуть цедить и прежде чем все твои кишки сварятся, ты ума от боли лишишься, а если бог даст, то и сознания.
Увидев как темное лицо арестанта стало пепельно-серым от переживаемого ужаса, Цыс почувствовал себя удовлетворенным.
– Может помилуют еще, – обессиленно пробормотал Миаргон, – слыхал я бывает такое для тех кто в клетках сидят.
– Отравителя не помилуют, – твердо сказал Цыс. – Но если хочешь…
Цыс огляделся по сторонам, убеждаясь что вокруг никого нет, и понизив голос проговорил:
– Если хочешь, могу убить тебя прямо сейчас, легко и безболезненно.
– Как?! – Ошарашенно спросил арестант.
– Нож есть отравленный. Чиркану по руке до крови и в течении десяти минут подохнешь, тихо и без мук.
Миаргон остолбенело глядел на теперь уже страшного человека, стоявшего по ту сторону прутьев.
– Мне три месяца клетки назначили, еще месяц сидеть, – пролепетал Миаргон.
– И что? – Сурово спросил Цыс. – Хочешь выгадать еще один месяц позорной унизительной жизни в тесной звериной клетке, на потеху этим ротозеям? А потом истечь мочой и дерьмом от "горячего чрева"? Не лучше ли достойно и мужественно принять спокойную смерть сейчас?