Девочка из детства. Хао Мэй-Мэй
Шрифт:
А разве не так?
16
Маша первая догадалась, что я что-то скрываю. Она остановила меня около приводной радиостанции и рубанула сплеча:
— Ты что, влюбился?
— Нет, — оторопел я.
— Не притворяйся. Не обманешь.
— С чего ты?
— А мне Жорка нравится. Хотел часики подарить. Невесте купил… «Не обидится невеста, что тебе отдал» Невеста-то, может, и не обиделась бы, я обиделась и вернула. Зачем мне ее подарки? Расчувствовался…
— Ты права, Маша.
— А кто она, твоя?
— Никого у меня нет.
Я почувствовал, что краснею.
— Не бойся… Никому не скажу.
— Я не скрываю.
— Не доверяешь? Вот я Жорку… люблю. Он меня — нет. Но я все равно… Я немножечко счастливая. Самое страшное, когда никакого чувства нет. А если любовь даже безответная — все-таки любовь… Кого-то ждешь, хочешь увидеть.
Хотя Маша и доверилась мне, но я ничего ей не открыл о своей любви. Не мог. Не хотел. Боялся. Боялся, чтоб не сглазили.
Тот дождь я запомнил на всю жизнь. Облака наступали на лощину, в которой лежал город, сталкивались, клубились над самыми крышами домов.
Казалось, если бы поднять землю, перевернуть и потрясти, из нее бы потекла вода. Трава и деревья набухли влагой, река наполнилась дикой яростью, взбунтовалась. Она ревела и прыгала меж низких дамб, как акула на мелководье.
В здании клуба на сцене стоял стол. Над столом висел портрет Мао Цзэ-дуна.
К столу вышел ведущий собрание, вынул из кармана свисток. Свистнул пронзительно.
Все присутствующие поднялись со своих мест.
Ведущий повернулся к портрету председателя Мао, низко поклонился ему. Присутствующие в зале сделали то же самое. Портрету Мао кланялись не только на собраниях, но и на свадьбах, и на всех других торжествах.
Еще раз прозвучал свисток.
Все сели. Собрание началось.
В мире существует много разновидностей заседаний и собраний: производственные, хозяйственные, летучки, пятиминутки, конференции, симпозиумы, митинги, чествования, общие собрания и прочие и прочие.
Но такое я видел впервые.
Конечно, собрания нужны. Нужны деловые встречи людей, когда вместе обсуждают важные вопросы, принимают решения к действию.
В Китае, когда я там жил и работал, собрания превратились в своего рода производственный процесс. И это несмотря на то, что с бюрократизмом в стране боролись в гигантском масштабе. По три-четыре месяца никого нельзя было застать на рабочем месте: все поголовно сидели на собраниях по борьбе с бюрократизмом.
Советские специалисты за голову хватались, просили:
— Может, хватит бороться? Давайте немножко поработаем..
Но вернемся к собранию, о котором я повел речь. За окном хлестал дождь, работники службы ГСМ продолжали упорно заседать.
Ведущий огласил список фамилий. Названные встали, прошли к столу президиума. Ведение собраний было унифицировано. Движение по борьбе с бюрократизмом не прошло бесследно: из порядка ведения были изъяты такие «ненужные» проволочки, как выдвижение кандидатур, голосование и т. д. Поклонились, назначили, встали, сели, продолжили.
На повестке дня стоял вопрос о помпе.
Не в переносном смысле слова — в самом прямом. О насосе, который откачивает горючее, когда из пункта А в пункт Б прибывает железнодорожный состав с цистернами. Условия задачи оставались неизменными: один подъездной путь, один тупик для маневра, одна «кукушка» для передвижения цистерн и те же двадцать четыре часа в сутки, которые не растягиваются, как резина.
Решение было найдено быстро. Ян Хань предложил не бояться трудностей, не пасовать перед ними, пустить помпу не на две тысячи оборотов, а на три, даже на три с половиной.
Все это было бы, конечно, замечательно, если бы не существовало одно маленькое «но».
Пришлось встать, хотя моя фамилия и не упоминалась в списке выступающих, и сказать:
— Извините, товарищи! Я обязан дать справку. Есть документ, который называется техническим паспортом. Так вот, по паспорту у помпы допускается норма — две тысячи оборотов. Это связано с напряжением тока, с режимом работы… Если, разумеется, мы не хотим, чтоб расплавились подшипники или перегорела обмотка электродвигателя.
Я сел.
Ян Ханя обидело, что у машины есть паспорт. Но я в этом не был виноват.
— Товарищ Веня, — сказал Ян Хань с вызовом. — Ты находишься в плену осторожности. Ты привык к технике, погряз в ней и поэтому не знаешь ее возможностей. Ты не хочешь дерзать, идешь на одной ноге, а председатель Мао Цзэ-дун учит нас ходить на двух ногах… Ты, прости меня, ты просто предельщик! Это потому, что ты не знаешь призывов великого Кормчего, остановился в своем развитии.
Этого я, признаться, не ожидал. Предельщик? Значит, не заинтересован в строительстве социализма в Китае. Вроде товарища — мистера Сюня? Выходит, я не хочу, чтоб китайцы лучше питались, лучше одевались, были здоровыми, счастливыми, грамотными?
— Нет уж, извините! — опять встал я. — Я нарушаю порядок, но хочу спросить..; Предположим, у тебя, Ян, есть лошадь. Сильная, выносливая. На ней можно десять лет возить грузы, и вот ты ее погнал аллюром. День гонишь, два гонишь. На третий она падет — и ребра наружу…
— Ты предлагаешь ползти черепахой, когда можно до цели доехать за один день! — с пафосом воскликнул Ян Хань. — Ну-ка, пусть выскажется Сюй Бо. Пусть он скажет, как изменилась его идеология после вчерашнего изучения цитат великого председателя Мао…