Девочка из Ленинграда
Шрифт:
— Да будет ваш путь счастливым! — ответила Нахшир.
Около часу они ехали по проселку. Затем выехали на шоссе. Тут то и дело им встречались военные машины — то с солдатами, то с боеприпасами, то с провиантом — это подтягивались тылы наших частей, преследующих откатывающегося на запад противника.
Хабас и Рая махали солдатам рукой:
— Счастливого пути! Пусть будет жарко фрицам от вашего огонька!
И там и тут на обочинах шоссе валялись немецкие автомашины, чернели обгоревшие и застывшие стальные громады танков…
А вот они догоняют целую колонну фрицев! Их ведут под конвоем, наверное, в Нальчик. Колонна движется медленно, фашистские вояки идут понуро.
Чтобы обогнать их, Хабас свернул на обочину и пустил своего Орла рысью. Рая всматривалась в заросшие лица пленных, иногда тот или иной немец бросал на нее взгляд и, увидев глаза, полные недетской ненависти, поспешно отворачивался.
Скоро будет Нальчик. Теперь у Раи было столько связано с этим городом, что она с душевным трепетом ждала встречи с ним.
А вот и он. Поначалу ей показалось, что город остался цел и невредим. И вдруг перед ней открылась страшная картина. Вот тут стояли новые многоэтажные дома, а сейчас сплошные развалины. Позже Рая узнала, что, отступая, фашисты закладывали в них тол и взрывали.
В центре города разрушений было меньше. По улицам ходили патрули, но уже не в грязно-зеленых ненавистных шинелях, а в серых — в наших милых серых шинелях! Двигались наши машины. Шли колонны вновь сформированных наших частей. Они шли к вокзалу, они спешили на фронт.
Хабас так засмотрелся на маршировавших солдат, что чуть не наехал на регулировщика.
— Эй ты, джигит! В городе ворон не считают! — крикнул тот. Голос был сердитый, а глаза светились доброй улыбкой.
То и дело встречались возвращающиеся в город беженцы, везя кто на ишаках, кто на ручной тележке нехитрый скитальческий скарб. Худые, с ввалившимися щеками, оборванные, но — бог ты мой! — как радостно, каким счастьем светились их глаза!
— Теперь налево, Хабо! — подсказала Рая.
— Знаю, знаю!
Едва Хабас повернул налево и въехал в улочку, как Рая поднялась во весь рост, держась за плечи Хабаса.
— Бабушка! Цел наш дом! — Рая захлопала в ладоши и чуть не упала на Хабаса. — Бабушка, давай ключ!
С тех пор как они бежали из Нальчика, Арина Павловна хранила ключ от домика у себя на груди, повесив его на одну нитку с крестом. Старушка не без труда отвязала дрожащими от волнения руками ключ, протянула внучке.
Рая на ходу выпрыгнула из саней, взбежала на крыльцо и оторопела: замок был сорван, а дверь на целую четверть приоткрыта.
Подбежал Хабас, рывком распахнул дверь. Коридор был запорошен снегом, крышка лаза, ведущего в подвал, откинута.
Несмело переступив порог, они вошли в комнату. Мебель была опрокинута, матрац от кровати валялся на полу и был вспорот. Во многих местах сорваны обои. Приподнята половица. Было ясно, что в доме производили обыск…
Рая услышала позади себя плач бабушки, вопросительно взглянула на Хабаса.
— Поедемте к тете Дагалине, — сказал мальчик. — У них дом большой: всем места хватит. А потом решим, что делать…
На город наползали ранние зимние сумерки. Ехали молча, как бы в ожидании новой беды. «А что, если тетя Дагалина еще не вернулась? Скоро уже станет совсем темно, где будем ночевать?» — с тревогой подумала Рая, но тут же успокоилась. Ночлег найдется, люди, пережившие столько бед, не оставят человека среди ночи на улице. Разве могли бы они с бабушкой выжить в такое страшное время, если бы не помощь этих людей гор, людей суровых и добрых? Сколько раз они давали им, незнакомым, приют у своего очага, укрывали, рискуя своей жизнью, кормили, поили. Раньше только по книжкам да рассказам учителей Рая знала то, что увидела теперь воочию: как дружны у нас в стране люди, как один народ приходит на помощь другому, когда тот оказывается в беде…
— Дома, дома тетя Дагалина! — закричал Хабас, подъезжая к калитке.
Рая встрепенулась, взглянула на дом — и в самом деле в его окнах горел неяркий свет. Вот кто-то прильнул к стеклу, а уж в следующую секунду на крыльцо выбежала Фатимат — раздетая, непокрытая. Бросилась к саням.
— Рая!
— Фатимат!
Фатимат вскочила в сани, и девочки, озорно, как мальчишки, тиская друг друга, обнимались, смеялись.
Вслед за Фатимат на крыльце появилась Дагалина, тоже с непокрытой головой, лишь с накинутым на плечи жакетом.
Торопливым шагом она подошла к саням.
— Аллах мой, живые!
— Тетя Дагалина! — Рая бросилась ей на шею.
— Ой, козочка, да ты задушишь меня!.. Да дай же мне поцеловать Арину Павловну… Младшие не ведут себя так в присутствии старших, — с деланной укоризной сказала Дагалина. — Если бы не такой радостный случай, я наказала бы вас с Фатимат!
Она подошла к Арине Павловне, помогла ей выбраться из саней.
Женщины обнялись, расцеловались.
На глазах у всех слезы радости. И только Хабас стоял в сторонке — собранный, серьезный, как и подобает джигиту, и терпеливо ждал, когда очередь дойдет и до него. И вот тетя Дагалина подошла к нему, и наш «джигит» оказался в объятиях, по-матерински нежных.
— Как там твоя бабушка?
— Хорошо, — ответил Хабас. — Шлет вам тысячу приветов и просит аллаха, чтобы над вашим очагом не нависали черные тучи и не гремели громы, как горные обвалы, — повторил мальчик пожелание бабушки.
— Спасибо… Пусть так будет и над вашим очагом, — отвечала Дагалина и вдруг спохватилась: — Ой, да что же это мы стоим?! Фатимат, веди гостей в дом, а я помогу Хабасу распрячь лошадь.
— Ва! — Мальчик улыбнулся, хотя было темно и его снисходительно-извиняющей улыбки никто не заметил. — Скажете же вы, тетя Дагалина, — «помогу»!