Девочка из Ленинграда
Шрифт:
В полночь в окно постучали. Ахмет открыл дверь. Кто-то вошел в дом. Как только старик зажег коптилку, Хабас узнал Баксана.
— Салам алейкум! — радостно воскликнул он.
— Алейкум салам, алейкум салам, дружок! Садись. — Баксан кивнул на скамейку и сел рядом с мальчиком. — Значит, ты к Матери? К сожалению, в городе Дагалины сейчас нет. После одной операции ей пришлось покинуть Нальчик. — Он не сказал после какой операции: это была неудачная попытка освободить арестованных. — А что ей надо передать?
— Я к ней по заданию командира, — не без важности пояснил мальчик и рассказал, что на днях их отряд разгромил карателей в селении Бурун. Хотели живым взять старосту Хашби, но ему и русскому переводчику удалось бежать. А позавчера Хашби сам заявился в селение. Был пойман нашими, а на допросе сказал, что он убил русского и хочет мстить немцам…
— Убил Слепцова?! — воскликнул Баксан. — Ложь! Нам достоверно известно — Слепцов третьего дня сбежал со службы. Побоялся наказания и скрылся.
— Значит, Хашби обманул командира?!
— Конечно!
— Вот шакал! — воскликнул мальчик и, снова сделавшись важным, пояснил: — Меня и послал товарищ Татарнаков все точно разузнать.
— Передай командиру: пусть немедленно судят Хашби полевым судом! А рано или поздно возмездие настигнет и Слепцова, где б он ни был!.. Передай товарищу Татарнакову и товарищу Фролову: отряд должен быть каждый час, каждую минуту в боевой готовности. Наши войска начали решительное контрнаступление. Немцы откатываются назад, и надо тут их встретить как следует. Понимаешь?
Хабас кивнул.
Баксан встал.
— Ну что ж, пожелаю тебе счастливого возвращения, а командиру и комиссару — привет от меня.
— Передам… До свидания!
Жду тебя с победой, Кушба!
Все попытки немцев прорваться через Главный Кавказский хребет потерпели крах. Несколькими дорогами они отступали на север и северо-запад. Задача подполья и партизанских сил состояла теперь в том, чтобы всячески мешать организованному отходу противника: взрывать мосты, переправы, обстреливать из засад, а там, где позволят силы, совершать нападения с целью полного уничтожения врага.
Отряд Татарнакова готовился к выступлению. Партизаны должны перерезать шоссе, по которому шло снабжение одной из отступающих частей немецких войск.
Готовились к походу и Хабас с Раей. Хабас был вестовым при командире, Рая — в сангруппе. У Хабаса на груди — легкий немецкий автомат, на поясе две гранаты, кинжал — личный подарок командира. У Раи — только пистолет. Хабас сказал, что он и ей раздобудет холодное оружие.
У обоих было по боевому коню. Рая, в шапке-ушанке, в меховой куртке, как кавалерист, сидела в седле.
— Вот достану кинжал, и тогда ты — настоящий джигит! — сказал Хабас.
Послышалась команда:
— Трогаемся, товарищи!
Хабас ехал рядом со своим другом Кушбой, которому подражал во всем — и в походке, и в посадке, в манере сурово хмурить брови… Кушба был смелым. А после того как убили Люсю, дерзости его не стало предела. Средь белого дня с небольшими группами он налетал на управы, расправляясь со старостами и полицаями. И конь у него был под стать самому джигиту — горячий, быстрый, как птица…
На рассвете отряд прибыл на место назначения. Заминировали дорогу и цепью залегли вдоль левой обочины. Командный пункт расположился на невысокой скале с плоской вершиной. Тут же установили «максим». Позади скалы в глубокой воронке разместился перевязочный пункт.
В середине дня на КП прискакал дозорный и сообщил, что по дороге в Нальчик движется колонна автомашин, судя по всему, с продовольствием и боеприпасами.
Татарнаков приказал лежащему за пулеметом Кушбе приготовиться к бою, сам проверил контакты взрывательного аппарата. Хабас, поставив автомат на боевой взвод, лежал рядом с командиром.
Ждать долго не пришлось. Минуты через три послышался треск мотоциклов. А вот и немцы, а на колясках мотоциклов — пулеметы.
Татарнаков пропускает мотоциклистов вперед: там их встретит огнем комиссар со своей группой.
Еще минуты через три появляется машина с солдатами. За ней автофургоны. Когда головная машина поравнялась со скалой, Татарнаков повернул ручку контактора — взрыв! В воздух летят щепки, тела, клочья шинелей… Еще взрыв, другой, третий. Опрокидываются фургоны. Уцелевшие немцы мечутся между исковерканными машинами, беспорядочно отстреливаются. Их косит пулемет Кушбы, автоматы бойцов. Хабас ловит на мушку одного, другого…
В воронку спускается боец, держась за плечо.
— Помоги-ка, сестричка… Хоть и царапина, а все же без перевязки нельзя.
— Конечно, надо перевязать, — убежденно подтверждает Рая и берет ножницы, чтобы разрезать гимнастерку.
— Нет, нет, сестричка! Давай снимем. Мне надо обратно.
И они снимают гимнастерку: рана в самом деле небольшая. Рая смазывает рану йодом, накладывает повязку.
— Спасибо, сестричка! — благодарит боец, поспешно хватает карабин и карабкается наверх.
После него двое партизан принесли на руках раненного в ногу.
— Кладите вот сюда, — показывает Рая на брезент и делает перевязку.
— Пи-ить… — просит раненый.
Рая подносит к его губам фляжку, дает обезболивающую таблетку.
— Прими… Таблеточка снимет боль.
А тем временем там, на дороге, бой уже закончился, и партизаны осматривали трофеи. Тут были ящики с гранатами и патронами, картонные коробки с копченой колбасой и сыром, канистры со спиртом.
Татарнаков распорядился часть продовольствия и боеприпасов перенести в ущелье, где стояли копи.