Девочка из снов

Резник Юлия

— И грамота вручается Исе Ильмановичу Кутаеву. — возвращает меня в реальность голос директора заповедника.

— А мне-то за что? Я же только приехал… — бормочу на ходу, пробираясь к обшарпанному президиуму.

— В качестве аванса! — скалит зубы Кутепов, пожимая мне руку.

— Спасибо за доверие, — растерянно гляжу на картонку в руках. Я — обладатель богатой коллекции наград такого высокого уровня, что на фоне их эта грамота, конечно, выглядит как насмешка. Но другие мужики, кажется, довольны.

— Ну, что? Можно считать, что с официальными мероприятиями покончено? — ударяет по ляжкам Кутепов.

— Ага…

— Тогда все по коням!

Праздник организован прямо на

берегу озера, неподалеку от конторы. Я с удивлением разглядываю собравшуюся толпу. Кажется, на гуляние подтянулся весь поселок. А ведь Акай обещал довольно камерное мероприятие. Или я его неправильно понял…

Столы расставлены прямо вдоль берега. А над ними, между четырьмя высокими кедрами, натянуты гирлянды разноцветных флажков. На костре в огромном казане готовится плов. В ведрах дожидается своего часа мясо. Никто не халтурит. Каждый занят чем-то полезным. Кто-то накрывает на стол, кто-то режет овощи, кто-то нанизывает мясо на шампуры, а кто-то следит за тем, чтобы огонь в костре не погас. Из старого радиоприемника льется музыка. Народ весел и оживлен. Ждут Темекая… За время, проведенное здесь, я уже понял, что у местных тот пользуется огромным уважением. Без него в этих краях, кажется, вообще ничего не обходится. Если у кого-то случается беда — все идут к Акаю. На него тут едва ли не молятся. Кто построил дорогу до перевала? Акай. Кто закупил в заповедник новую технику? Акай. Кто поднимает свой вертолет, если кому-то из старожилов делается плохо? Акай. Кто участвует во всех спасательных операциях в горах? Ну, вы поняли…

Конечно, я понимаю, что в конторе ждут, что я нарою на него какой-нибудь стоящий компромат, но пока с этим туго. Темекай умудрился найти общий язык со всеми. И каждый здесь за него горой. Я пока не выяснил, как с этим обстоит в регионе, но почему-то не сомневаюсь, что так же. Я и сам невольно проникаюсь к нему уважением… Он — редкий экземпляр, таких сейчас не встретишь.

Акай подтягивается ближе к семи. И не один, а с Саной… Почему-то это я понимаю даже прежде, чем она выходит из машины. Мой внутренний радар настроен на неё удивительно чутко. Кажется, я улавливаю исходящие от этой женщины волны, даже когда нахожусь за несколько сот километров от неё. Это странно, но теперь она словно всегда со мной. И никуда мне от нее не убежать, не деться. Довольно парадоксальное чувство, ведь все наше общение, напротив, сводится к тому, что это я бегаю за ней. Как мальчишка… Меня тянет к Сане запахом, тревожным взглядом, плавными движениями, темными локонами, спадающими с плеч…

Она — чужая. Но она моя.

И как это объяснить, я не знаю. Хотя бы себе объяснить…

Отступаю на шаг, в темноту. Под ногами мягко пружинит мох. Сана спрыгивает на землю. На фоне других женщин она выглядит как чертов Мазерати у ворот сельского клуба. Хотя ничего вроде бы для этого и не делает. Она даже оделась скромно. Как все. В простые синие джинсы и стеганую фуфайку. Но с таким же успехом, она могла напялить на себя и мешок.

Прежде чем присоединиться к народу, Акай приобнимет ее за тонюсенькую талию и соскальзывает ладонью вниз по крутому бедру. Практически незаметный для других жест на меня действует как красная тряпка на быка. Бесит то, как он обращается с ее телом! Так, будто оно принадлежит ему даже в большей степени, чем ей самой. Мне приходится несколько раз моргнуть, чтобы вернуть себе хоть немного самообладания.

Открываю глаза и наталкиваюсь на ее взгляд.

Она не может меня видеть. Я готов на это поспорить. Но что-то неведомое снова и снова притягивает нас друг к другу.

— Эй, начальник, что ты стоишь, скучаешь? Давай еще по одной?

Идем к столу. Туда же направляется и Акай с Саной. Здороваемся. Темекая

встречают как самого дорогого гостя. И если обычно такое поведение выглядит неестественно и заискивающе, то сейчас сомневаться в искренности публики не приходится. Для него тут же освобождают местечко в центре стола. Оформляю тарелку с закуской и рюмку. Сане полагается аналогичный набор. Она благодарно улыбается женщинам и извиняется, что не смогла выбраться пораньше, помочь. Те отмахиваются — невелико дело. Сана здесь пользуется не меньшим уважением, чем Темекай. То, что она его любовница при живой жене, кажется, никого не волнует. Личную жизнь Акая в этих краях обсуждать не принято.

За столом завязывается обычный в таких случаях треп. Обсуждают все — от политики до недавно ожеребившейся чистокровки Петровича. По какой-то насмешке судьбы, мое место — по левую руку от Саны. Сидеть рядом с ней, дышать ей и не касаться — то еще испытание. Но я не могу уйти. Неизвестно, когда еще мне удастся послушать речи Акая и узнать, как тот настроен по отношению к действующей власти. Вот такой пьяный треп — как раз то, чего мне так не хватало, чтобы сформировать какое-то свое мнение об этом.

— А ты чего, Семеныч, не пьешь?

— Так его, Акай Аматович, Людка за яйца взяла. Он теперь трезвенник!

— Страшная женщина, — пьяно подхихикивает Кутепов. Если до баньки он еще держится молодцом, то после — совсем мужика развозит.

— Не та женщина страшна, что мужика за яйца держит, Сережа. А та, что за душу его, — Акай делает хватательное движение рукой и с силой сжимает в кулак пальцы. А сам на Сану косится… Косится! — Пойдем, — велит ей. — Я тоже хочу попариться.

— Может, лучше не надо? После выпитого. Вредно…

— Вот девочка у меня, а? Все о здоровье моем печется. С чего, спрашивается? Да я и эти горы переживу, — смеется Акай. — Пойдем-пойдем. Так веничком тебя отхожу, что еще спасибо скажешь.

Я стискиваю пальцами край древней посеревшей от времени скамейки. В палец тут же впивается заноза. Плевать. К черту! Народ уже давно разбрелся по домам. Я тоже могу уйти. Встаю, как только Сана с Акаем отходит. И иду, куда глаза глядят. Спотыкаясь о корни, не помня себя от ревности. Кровь в ушах шумит. Сердце заходится. Какая же это пытка — знать, что она с ним… Вот прямо сейчас. Что он её… Ага, парит. Как же.

В темноте натыкаюсь на сплошную стену. Шел домой, а пришел к той самой бане. В отдалении звучат изрядно подвыпившие голоса. Я трясу головой, делаю шаг назад, но, притягиваемый, будто магнитом, тут же возвращаюсь обратно. Обхожу избушку и… В небольшом узком окошке предбанника они. Окно приоткрыто, и если хорошенько прислушаться, можно услышать…

— Ну, зачем? Почему здесь? Акай… Прекрати. Любой может увидеть!

— Ну, и пусть видят. Все знают, что ты моя…

Он кусает ее ухо и, стянув вниз полотенце, мнет высокую упругую грудь.

— Это и так все знают. Акай, ну, пожалуйста, давай дома… Я тебя прошу.

— Конечно-конечно. Ты только немножечко меня приласкаешь… И все. Ну, давай же. Возьми его. Помоги…

Каждое его слово в моей голове — взрывом. Я не могу на это смотреть. Я не могу уйти. Я боюсь, что ворвусь туда и…

Акай отступает на шаг. Разворачивает Сану к себе лицом. И укладывает ее ладонь на свой не эрегированный член. Может, возраст берет свое. Или так действует алкоголь. Но ничего не происходит, сколько бы она его ни ласкала. Все без толку. Сколько так проходит времени? Понятия не имею. Я застываю в безвременье, парализованный то ли смертельной болью, то ли такой же яростью. Я не понимаю, где заканчивается одно и начинается другое. Реальность вгрызается в меня голодной псиной. Каждый жест Саны, каждое движение — высекаются на подкорке.