Девочка из стаи
Шрифт:
— Пошли, — бросил дядя, в руках неся с собою санки.
Из калитки вышли так, и прошли в лес на какое-то расстояние, прежде чем он опустил санки на снег и скомандовал:
— Садись. Устанешь, тащи тебя потом на себе.
Наташа поняла — идти долго.
Так далеко в лес она не заходила ни разу. С бабушкой они гуляли по опушке, делая круги вокруг поселка, но вглубь не забредали. Места были глухие, и грибы и ягоды по осени можно было найти и не заходя дальше лесного озера. Дядя же направился в сторону от озера и продолжал идти, когда Наташу уже начинало клонить в сон. Держась за санки, чтоб не свалиться, девочка в
Когда санки остановились, Наташа очнулась от дремы и огляделась. Они были в глухом лесу, где деревья стояли плотным строем и утреннее солнце пробивалось сквозь кроны, освещая покров снега без единого следа на нем.
— Приехали. — Дядя кивком велел ей слезать и достал топор. — Сейчас собирать будем…
Только сейчас Наташа подумала, что незачем было идти так далеко. Рубили хоть и на расстоянии от поселка, но не таком. Девочка, озираясь, поглядывала, как дядя примеряется к невысокому деревцу, засучив рукава. Сама она отошла чуть в сторону, посматривая наверх и примечая, нет ли на кронах сосен птичьих гнезд. Наташа сразу заметила, когда из-за спины выроста дядина тень.
— Иди-ка сюда, воровка, — каким-то не своим, страшным голосом приказал он, стоило ей обернуться, и Наташа вросла в землю.
Ноги стали ватными, она не могла шевельнуться.
В руках дяди Олега был топор, которым он за раз перерубал поленья втрое шире ее головы. И он шел на нее, сверкая глазами и рыча сквозь зубы:
— Снова воровать вздумала? Да я тебя… Наташа попыталась произнести что-то, но задохнулась. Она ничего не брала, даже понять сейчас не могла, о чем он. Может быть, старый платок на голове, но это ее! За пару дядиных шагов до нее у Наташи подкосились ноги, девочка осела на снег и, развернувшись, на четвереньках дернулась назад, с трудом снова поднимаясь на ноги и кидаясь бежать.
— Живого места не оставлю, а ну иди сюда, воровка! — слышала она позади, совсем рядом, его голос. — Попадись мне только, тварь!
Наташа бежала так, как не бегала никогда в жизни. Дыхания не хватало, она начинала кашлять на бегу, но не останавливалась. Ни усталости, ни тяжести в ногах она не чувствовала, только боялась споткнуться. Ей казалось, что дядя бежит след вслед, с топором в руках, и она боялась обернуться, а в голове еще звучал его голос. От ужаса Наташа потеряла счет времени. Никогда прежде она не видела его таким страшным, никогда не было в его пустых глазах столько ярости.
Споткнувшись о запорошенную снегом кочку, Наташа полетела в снег так неожиданно, что закричала во весь голос. Испугавшись своего крика, она тут же подпрыгнула, повернувшись и сев лицом к дяде… Но его не было. С трудом переводя дыхание, Наташа непонимающе смотрела назад, откуда она бежала. Дяди не было видно даже вдалеке. На то, чтобы отдышаться, ушло какое-то время. Наташа сидела и непонимающе смотрела в ту сторону, откуда вела дорожка ее следов. Она старалась дышать как можно тише, чтобы не пропустить, когда он начнет приближаться. Но ничего не было слышно. Совсем ничего.
Через какое-то время Наташа поняла, что ей холодно. Разгоряченная после бега, она вспотела, и теперь озноб пробирал сквозь мокрую одежду. Девочка встала и отряхнулась. Идти ей было больше некуда, и Наташа не сразу, после долгих колебаний, но все же направилась по своим следам назад. Она шла осторожно, прислушиваясь к каждому шороху леса. Шла, казалось, целую вечность, пока не заметила на снегу чужие следы. Сердце упало, девочка замерла и долго в страхе слушала, не донесется ли до нее голос дяди. Но было тихо… Заставив себя выйти на место, откуда все началось, Наташа увидела полосы от санок. Они шли с другой стороны, потом разворачивались и возвращались обратно. Ушел…
Не зная, как быстро шел дядя, Наташа некоторое время ждала. Снова слушала, не донесется ли шороха или крика. Когда тишина начала пугать и давить на уши, девочка все же пошла в ту же сторону, но не по следам дяди, а поодаль. Она чувствовала себя усталой, очень хотелось спать. Через какое-то время Наташа представила, что будет делать, когда вернется домой, и остановилась. А вдруг дядя Олег снова схватит топор? Никто не вступится за нее, не защитит. Наташа обессиленно опустилась под деревом, пытаясь понять, что же на этот раз она сделала не так.
Солнце медленно вставало над лесом. Глаза у девочки закрывались от усталости. Холодно уже будто и не было, только очень хотелось спать…
Наташа проснулась от того, что что-то горячее касалось лица. Она поморщилась, еще в полусне. Ей снилось что-то, бегущее по кругу, — наверное, вся ее жизнь. Папа, мама, их дом, садик, тетя Света, похороны, просторный двор, дядя Олег, конура, лес… И снова папа… Когда он приходил с работы и она уже спала, он целовал ее, спящую, и она чувствовала… Наташа чувствовала…
Девочка распахнула глаза и, вскрикнув, отскочила. Перед ней стоял волк, гораздо крупнее ее, с рыжеватой шерстью, с драными боками, и еще секунду назад он лизал ее лицо. Сердце замерло. Некоторое время девочка и животное смотрели друг на друга. Наташа не могла знать, что волки такими не бывают. Они крупнее, с другими мордами и не такого цвета. Это была собака. Секунды звенящей тишины прервал треск в стороне. Наташа уже не резко, а заторможенно обернулась. Ей было холодно — вот первое, о чем она подумала осмысленно. Ни бежать, ни кричать не хотелось. Слева от нее обходил ее полукругом второй пес — она сразу поняла, что этот — точно мальчик. Располосованная шрамом серая морда и глубоко посаженные глаза. Они смотрели изучающе, но без угрозы. Тем временем Рыжая неуверенно приблизилась, замахав хвостом.
Немного посмотрев на Шрама, Наташа снова перевела взгляд на Рыжую, и та с удовольствием тихо взвизгнула, нащупав зрительный контакт. Медленно и еще очень осторожно Наташа подняла руку. Собака тут же приблизилась, начав ее облизывать. Она за пару секунд так отогрела пальцы девочки, что та невольно потянулась к ней и почти обняла, начав гладить. С ней было тепло. Очень тепло, почти жарко. Пока Рыжая вылизывала ссадины на лице и шее, Наташа словно кутала пальцы в ее густой мех, хоть и висящий на боках клоками, но чистый и пушистый.