Девочка, которая лгала

Серова Марина

Сташевич бросил на меня проницательный взгляд поверх очков.

– Почему сейчас? – Вот первое, что вызвало мое законное удивление. – Лазарева убили пять месяцев назад. А мои услуги потребовались только сейчас?

– Почти шесть, – значительно произнес Сташевич.

– А-а, – сообразила я, – завещание! Наследник… или наследница должны вступить в права. Поэтому бабушка этой самой Луизы опасается за жизнь малышки.

– Вы, Евгения, как всегда, совершенно верно уловили смысл, – кивнул юрист.

– Но даже если девочка станет наследницей банкира… не понимаю, у нее же есть мать, другие родственники!

– Вот тут, Евгения, вы попали в самую точку! – Адвокат даже щелкнул пальцами. – Понимаете,

там все не так просто. Семью не назовешь благополучной.

– Похоже, причина как раз в матери ребенка, – догадалась я.

– Если бы вы ее видели! – не сдержался Сташевич. – Вы знаете, я не имею привычки обсуждать клиентов… но здесь что-то из ряда вон выходящее.

На этом месте мне стало интересно. Что же за подругу жизни нашел себе покойный банкир, если она вызывает такие бурные эмоции у спокойного, точно удав, юриста, а также у его собственной матери?

– Может быть, сначала прочтете письмо? – предложил Сташевич.

Я поняла, что адвокату нужно дать успокоиться, придвинула к себе листки и погрузилась в чтение.

«Дорогая Евгения! – так начиналось послание. Я слегка опешила, поскольку не имела чести знать покойную даму. Ладно, спишем на возраст и вполне понятное эмоциональное состояние. – Обращаюсь к вам так потому, что вы – моя единственная надежда!»

Я оторвала взгляд от письма. «Помоги мне, Оби-Ван Кеноби!» Ладно, может быть, дальше будет понятнее?

«Дело в том, что я скоро умру. Я давно знаю об этом и потому говорю без малейшей горечи. После гибели единственного обожаемого сына меня ничто не держит в этом мире. Почти ничто. Моя внучка, девочка шести лет – вот единственный родной мне человек. После смерти Лёни я сделала попытку забрать малышку к себе, но мне отказали в резкой и оскорбительной форме. Я поняла, что мне никогда не дадут увидеть внучку и тем более не позволят заняться ее воспитанием. Очевидно, ее мать хочет вырастить из девочки свою копию. Я не могу этого допустить. Если Луизе вообще дадут шанс вырасти».

Тут я вновь отложила письмо. Ничего себе, какие страсти полыхают в этом семействе! Отношения свекрови и невестки – вообще отдельная тема, но тут уж что-то из ряда вон…

«Возможно, я сама виновата в том, что произошло. Я не имею в виду смерть Лёни – я говорю о его женитьбе. Я так любила своего сына, что не видела ни одной достойной его девушки. Поэтому Леонид оставался холостяком до пятидесяти лет».

Да уж, всем знаком такой тип матери-собственницы, которая не отпускает от себя взрослого сына. Иногда это приводит к неожиданным последствиям, но всегда не к тем, которые ожидала любящая мать…

«И когда Леонид наконец узнал, что станет отцом, как честный человек он связал себя узами брака с совершенно неподходящей особой».

Ну, тут все ясно – какой-то девице удалось залететь от банкира. К тому времени Лазарев потерял надежду на нормальную семью, так что с радостью ухватился за первую попавшуюся юбку, за что и поплатился.

«Разумеется, я была против этого поспешного брака, но ради ребенка пришлось принять выбор сына. У меня было одно условие – всего одно! Я просила назвать девочку в мою честь, так как знала, что скоро покину этот свет. Но и в этом мне было отказано!»

Перед глазами у меня возникло возмущенное лицо старенькой дамы, дрожащая рука, которая выводила эти прыгающие строчки.

«Эта мерзавка добилась своего, и

новорожденную назвали Луизой, а не Лизой. Луизой! У нас когда-то была болонка, которую звали так. Но мой сын никогда не умел настоять на своем».

Конечно, после пятидесяти лет под каблуком властной матери…

«Я была так оскорблена, что даже не приехала посмотреть на внучку. Я никогда не видела девочку, хотя Леонид, разумеется, сообщал мне, как она растет и развивается. Ничто не предвещало беды. Но потом произошла трагедия. Мне незачем больше жить, и только мысль, что некому позаботиться о моей внучке, не дает мне спокойно сойти в могилу.

Евгения, я много слышала о вас, и только хорошее. О ваших профессиональных качествах я говорить не стану – здесь и так все понятно. Главное для меня другое. От моих друзей, на которых вы работали, я знаю, что у вас есть собственный кодекс чести. Что вы никогда не позволите причинить вред слабому. Что вас нельзя запугать и невозможно подкупить. Это и есть причина, по которой я обращаюсь именно к вам.

Евгения, спасите мою внучку! Защитите девочку, которой угрожает опасность! Если потребуется, то защитите даже от ее собственной матери.

Иосиф Сташевич наделен большими полномочиями, фактически он является опекуном малышки. Долгие годы он был другом нашей семьи. Я полностью доверяю ему и назначаю исполнителем моей последней воли.

Не обманите моих ожиданий. Искренне ваша Елизавета Лазарева.

Ницца, число, подпись».

Я отложила документ и посмотрела на Сташевича.

Адвокат наблюдал за мной, пока я читала.

– Письмо написано в такой форме, что я не могу отказать, – произнесла я. – Конечно, я согласна. Хотя повторюсь – в детях я ничего не понимаю.

Сташевич просиял, видимо, у него оставались сомнения, соглашусь ли я.

– Нам стоит поехать туда немедленно.

Сташевич убрал документы в сейф и вышел сообщить супруге, что отбывает по делам.

Мы отправились на двух машинах – мой «Фольксваген» пристроился в хвост белому «Вольво».

Иосиф Леонидович был неторопливым и основательным, и водил он так же, так что я, привыкшая жить на высоких скоростях, была вынуждена постоянно притормаживать, чтобы не обгонять иномарку адвоката.

Стоя на светофоре, я постукивала пальцами по рулю и насвистывала сквозь зубы, размышляя над странным делом, в которое оказалась втянутой.

Итак, что я знаю о гибели банкира Лазарева?

Полгода назад, весенним утром, его машину обнаружили на грунтовой дороге. Дверцы машины были распахнуты, водитель исчез. Лазарев был одет, словно для выхода в свет, а убит тремя выстрелами в грудь. Это было странно – наш тихий провинциальный Тарасов давно не видел такого.

Да, в девяностые здесь постреливали, несколько раз гремели взрывы, передел собственности шел полным ходом. Но уже к началу нулевых все пришло в гармонию. Никакой криминал, помимо ручного и прикормленного, не тревожил тихую гладь провинциальной жизни, а самые опасные люди носили дорогие костюмы, и их оружием был административный ресурс, а никак не «волына с маслинами».

К тому же Лазарев был хоть и состоятельным, но все же его банк не приблизился и к первой сотне. Никакой выгоды от гибели Леонида Андреевича никто вроде бы не получил. Лазарев не был повязан ни с криминалом, ни с какими-либо «варягами» – бывало, что сторонние люди пытались зайти на территорию области, где их совсем не ждали, но таких меткими щелчками сшибал лично губернатор, не терпевший конкурентов.