Девочка, которая любила Ницше, или как философствовать вагиной
Шрифт:
— Сгинь! — приказываю несчастному энурэзнику. — Не видишь? Совсем ребенка запугал.
Бармен исчезает. Мокрый след ведет в подсобку. Вразвалочку подгребает секьюрити, до этого читавший разгаданные кроссворды — титан местной мысли, властитель дум престарелых дворянок, отоваривающихся в здешнем лабазе:
— Какие-то проблемы, дамочки? Нечем расплатиться? — под скошенным лбом мысль движется в единственно верном направлении.
— Так, дорогой, — разворачиваюсь, крепко ухватываюсь за галстук гориллоида, — во-первых,
Интеллигентный друг пытается как можно интеллигентнее освободить свою цветастую тряпку, приобретенную наверняка в какой-то блошиной подворотне по цене Дольче Габано, одновременно выдавливая понимающе-похотливую улыбку.
— Милый, — ласково треплю по мясистой щеке, — это не то, о чем ты подумал, поэтому не настраивайся на игривый лад. Эта штучка называется — по-кро-ви-тель! Понимаешь? Покровитель. Ну, спонсор по-вашему. У каждой красивой женщины есть спонсор — крутой дядя с крутыми бабками. И чем круче дядя, тем больше красивых женщин он может содержать. «В мире животных» смотришь? Родственничков своих — гориллоидов — видел? У них такая же система — вожак yebyet всех.
— Отпусти… — хрипит охранник. Гулстук очень неудачно затянулся.
— Ну ты выйдешь оттуда? — ору. Терпение иссякает.
— Babo, не могу я! Zoobi! — орет в ответ дитя и разжимает ладони.
— Мама дорогая! — вскрикивает Танька.
Внизу — все красное. Дитя протекает.
32. ОВ
Сидим в туалете. Нервно курим, как будто у самих первая менструация. Дитя тихо дышит, сидя на унитазе, заткнув течь времянкой, сооруженной из подручных медицинских средств.
— Тебе не надо так переживать, — говорит Танька своим фирменным тоном, которым, как она считает, только и следует разговаривать с провинившимися детьми. Этакая смесь менторства и поддельного интереса. Сразу хочется дать ей в морду. — Это вполне нормальное явление. Ты становишься девушкой.
Толкаю раздраженно в бок.
— Gger jer! А кем я до этого была? Ilbonnom? — шепчет Полина. Месячные проходят сурово и, судя по всему, девочка обречена до климакса лежать в красные дни календаря на кровати пластом. Бедные муж, любовник, спонсор…
— До этого ты была честной давалкой, — прерываю танькины потуги рассказать крыске откуда дети берутся. — И после этого ею останешься. За одним маленьким исключением — если не хочешь залететь, то придется подсесть на таблетки и прочие контрацептивы. Ну и конечно добавятся иные сомнительные радости созревшего организма.
— Например?
— Наконец-то узнаешь, что такое оргазм.
Дитя хмыкает. Морщится.
— Inu kuso! Внутри как будто что-то отрывается. Seiri, — жалуется.
— Месячные — это расплата женщины за неродившихся детей, — философски замечает Лярва. Иногда и она выдает нечто толковое.
— Тогда это — не критические, а самые счастливые дни календаря, — спускаю с поводка мезантропию. — Ну, где они там? Такое впечатление, что в здешнем вертепе ни у одной сучки течки не бывает!
— Интересно, а у гермафродитов бывают месячные? — вопрошает Полина.
— Бредит, — шепчет Танька. — У каких таких гермафродитов?
— Shinjimae, ты порнуху что ли никогда не смотрела, Bouzin?
— А при чем тут это?
— Там иногда показывают таких… Снаружи как обычные женщины, но с el bicho. Или, наоборот, мужик, но с la cosita.
Лярва морщится.
— Ты слишком много ругаешься…
— Aku henjut mak kau, у меня и так все болит! — Полина морщится, готовится заплакать.
Танька обиженно замолкает, но тема гермафродитов ее цепляет.
— И что у них? Как?
— У кого?
— У гер… гермафродитов, — слово произносится как в высшей степени неприличное. Тут же вспоминаю, что когда у Таньки жила жуткая по уродливости мопсиха, то Лярва именовала ее половую принадлежность не иначе как «самка». «Сучка» казалось верхом неприличия.
— Так же как и у людей, — объясняю. — Тетя с дядей, дядя с дядей, тетя с тетей. Замечательно, когда природа награждает одновременно и членом и влагалищем. Тогда они могут и давать и брать одновременно. Представляешь? Тут тебе и эякуляция, и кончалово по бабской программе в одном теле.
— Врешь! Так не бывает!
— Приходи, диск поставлю — в чисто познавательных целях. Могу даже домой дать — вместе с мамой посмотришь. Для бывшего врача весьма познавательно.
— Не трогай маму! — щетинится Лярва. — Я сама к тебе приду.
— Правильно! — хлопаю ее по плечу. — Культура начинается не с души, а с тела. Зарядим порнушку, голыми в постель залезем, развлечемся. Фаллоимитатор свой не забудь. Кстати, а где ты его от мамы прячешь? Не дай бог, найдет, прокипятить решит.
Бледное дитя через силу хихикает.
В туалет заглядывает очередная синди:
— Мы тут несколько тампонов нашли… и прокладок…
Гашу сигарету в умывальнике, принимаю сверток:
— Ну что, подружка, будем конопатить течь не по-детски.
Полина вертит тампон:
— Jilat Totok Kau! Какой он большой! Pelando la banana! А как им пользоваться? — наивность дитя в элементарной женской гигиене ужасает.
— Ну… тут вот написано… и нарисовано… Ага, вводишь иппликатор, проталкиваешь тампон… и готово!
Дитя захлопывает дверь. Слышится возня и раздраженное шипение.
Танька скребется:
— Помочь?
— Veta a la verga!
— Не трогай ее. Пусть сама все делает, — закуриваю очередную и с удовольствием стряхиваю пепел на белоснежную поверхность умывальника.