Девочка, которая спит. Девочка, которая ждет. Девочка, которая любит
Шрифт:
– Да нормально, – ответил я, не стараясь казаться оптимистом.
– Небось к кровати привязали? – спросил Ванька на полном серьезе.
– Не, пока не догадались. Даже в комнате не заперли.
– Классные у тебя родаки, – восхитился приятель. – Мои бы точно привязали. После такого-то…
– Вань, ты в школе сегодня был?
– А то…
– Ну, и чего там? Что говорят?
– Да ты ваще герой дня, – заверил меня Иван. – Все только о тебе и болтают! Кабинет химии, правда, уже восстановили, но все равно все бегают и в него заглядывают. Я первым делом туда
Я подавленно молчал. Да, такое не скоро забудется! Хотя мне-то теперь какая разница?
– Про эсэмэски ты знаешь? – не успокаивался Иван. – Их из твоего класса многие получили. Друг дружке весь день показывали. Слушай, таких слов даже я не знаю!
– Хорош прикалываться, – вздохнул я. А потом спросил с ухающим сердцем: – Слушай, а ты никаких посланий с моего телефона не получал?
– Не, я – нет, – вроде как с сожалением ответил Ванька.
– А… Тася?
Мой друг захихикал в трубку.
– Да вроде тоже нет. А было бы здорово! Она и от обычных-то слов, даже не матных, вечно на меня обижается, дура. Зря ты ей не написал.
– Да никому я не писал, – вздохнул я.
– Да? – заинтересовался Иван. – А мои родители говорят, что писал, но вроде как не понимал, что творишь.
– Да все я понимал! Я в это время с тобой в нашем дворе разговаривал, в подъезде, забыл, что ли? А телефон оставил в классе.
Иван задумался. Я слышал, как он тяжело дышит в трубку, как будто у доски пытается вспомнить правило, которое и в глаза никогда не видел. Потом сказал удивленно:
– Слушай, а ведь правда. Когда ты ушел, я еще позвонил тебе, хотел сказать, чтобы ты в школе не трепался, что меня во дворе видел. А ты не ответил.
Я молчал, давая Ваньке возможность лучше осознать этот факт. Неужели хоть кто-то поверил мне тогда, когда я и сам себе перестал верить?
– Ты можешь сейчас выйти во двор? – спросил меня товарищ.
– Нет, не могу, мать специально на работу не пошла, чтобы меня сторожить. Хотя… погоди минутку.
Я вдруг осознал, что в квартире давно уже тихо. И на кухне не гремит посуда, и в комнате никаких шагов. Может, мама ушла в магазин?
Оставив телефон на столе, потихоньку выглянул из своей комнаты. В гостиной никого не было. Я на цыпочках пробежался по квартире, заглянул на кухню, проверил ванную и туалет. Пусто. В последнюю очередь сунул нос в спальню родителей – и увидел маму. Она лежала на краешке постели, одетая, только скинув тапочки. Лицом уткнулась в подушку, я даже испугался, что она плачет. Но нет, плечи поднимались равномерно, если мама сначала и плакала, то потом уснула. Наверняка ведь не спала всю ночь.
Я сам чуть не разрыдался от жалости к родителям. Хотя ночью едва не дошел до мысли, что ненавижу их. А теперь мне самому хотелось, чтобы они отдали меня в какую-нибудь клинику и зажили спокойно.
Все так же на цыпочках я вернулся в комнату и сказал в трубку:
– Ладно, сейчас спущусь.
– Подожду у подъезда, – бодро воскликнул Иван и отключился.
Я прокрался в коридор, сунул ноги в ботинки и набросил куртку прямо на домашнюю футболку. Семь
Ванька ждал меня на скамейке у дома. Он от всей души хлопнул меня по плечу – я чуть не улетел в кусты, – потом сказал:
– Слушай, давай ко мне, родители на работе.
– Пошли!
По пути к Ванькиному подъезду меня мучил вопрос: а что Тася? Ведь про нее Иван ничего не сказал. Но сестры его дома не оказалось. Наверное, это к лучшему, я ведь даже не в курсе, что она знает о вчерашнем и что теперь думает обо мне.
Когда мы оказались в квартире, Ванька загородил мне дорогу и произнес торжественным голосом:
– Слушай, если нужно меня заложить, то не стесняйся. Переживу, не впервой. Я все подтвержу. И про телефон скажу, что звонил тебе… Нет, лучше скажу, что попросил у тебя мобилу, а ты сказал, что в школе забыл. Сразу станет ясно, что не ты писал те ругачки. Хотя, конечно, странно, что уроды, которые это сделали, не стырили твою мобилу. Но, может, подставить хотели.
– Слушай, ты мне веришь или нет? – спросил я.
Ванька тяжело поднял и опустил мощные плечи.
– Сам не знаю, – честно признался он. – Странно как-то получается. Сначала квартира, потом класс, и никто никого не видел. Я тут подумал: а может, ты сам не помнишь, как это делал? Вот я, например, не всегда помню, чего было. Меня ведь сперва в гимназию отдали, где Таська учится. А там ко мне тип один начал лезть из параллельного. Один раз мой портфель из окна выбросил. Ну, ладно, это я ему спустил. Но когда он мне в столовке компот на штаны вылил, тут уж… Вскочил, в глазах потемнело – а потом хоть режь, ничего не помню! Очнулся уже дома. Родители спрашивают, зачем я его избил, а я говорю: да пальцем не трогал. А они: как же не бил, если он в больнице? Представляешь? Больше меня в эту школу даже не повели. Дождались конца года, а потом я в нашу пошел. Снова в первый класс.
– А у тебя еще когда-нибудь было, чтобы ты не помнил, что делал? – заинтересовался я.
Ванька задумчиво почесал голову огромной ладонью, развел руками:
– Не, больше не было. Я как раз в то лето расти начал, в новой школе меня уже никто не задирал. Может, тебя тоже так достали, что ты сорвался и – забыл?
Я подавленно молчал. Может, Ванька прав, только дело не в том, что меня достали, а просто я на самом деле болен?
– Чего твои-то станут делать? – сочувственно спросил меня Иван. – Тоже в другую школу переводить? В нашей такое точно не скоро забудется.
– В больницу меня будут класть, – сказал я.
– Опять в ту самую? Я тебя навещу.
От этих слов Ванькиных у меня комок перекрыл горло. Нет, там, куда меня засунут, он навестить меня уже не сможет.
– В другую, – едва выдавил я. – Это в Москву надо ехать. В общем, далеко и надолго.
Мне было приятно видеть, как огорчился мой товарищ. У него даже челюсть отвисла от этих слов. Он долго шевелил губами и, видно, обдумывал и никак не мог сформулировать свой вопрос. А потом проговорил, запинаясь на каждом слове: