Девочка, которую нельзя. Книга 2
Шрифт:
— Но ведь этот снаряд для начала придётся взорвать. Причём, на территории противника. А, насколько я знаю, на данный момент в зоне вашего интереса не ведётся таких открытых вооружённых конфликтов?
— Боже, ты такой милый, когда тупой! — прижалась психичка к его груди. — Конфликт, это же дело одной секунды. Только что не было… и уже есть.
— Хочешь сказать, готовится что-то в этом роде?
— Точно не знаю, могу только предполагать. И ты должен быть благодарен мне, что тебя не отправят на убой в твою долбанную Россию уже в этом
— Ну-у-у…
— Чего ну? — моментально зверея, взвилась над ним психичка. — Бросить меня хочешь, да?! Променять на славу? На фанаток и их койки?!
Пришлось утешать. Целовать, уверять, ублажать… в то время, как хотелось просто стиснуть руки на её тонкой нервной шее и вовремя не разжать.
— В конце февраля я получу заключительный отчёт по тем разработкам и тогда можно будет уехать куда-нибудь на пару месяцев — только ты и я, хочешь? — тяжело дыша свалилась она на постель рядом с Гордеевым. — Куда хочешь?
— Надо куда-то, где сезон будет нормальный, бархатный. Какие точно числа, знаешь?
— Двадцатое, двадцать второе, двадцать восьмое — какая разница? Сезон не определяется одним днём.
— Ну не скажи. Муссоны, например, начинаются с точностью до часа. Говоришь, в конце февраля?
— Да, — поднявшись, подхватила Нэнси бельё с пола. — Двадцать шестого, если точно. Но не надейся, что ты можешь хоть как-то повлиять на выбор места. На самом деле мне плевать на твоё мнение. Будет так, как я скажу. Чудовище.
Вскоре после получения точной даты, Контора неожиданно передала Гордееву тревожный сигнал о том, что его миссию, возможно, вскрыли — анализ ранее полученных документов из ноутбука Нэнси показал, что, возможно, имеет место «вождение за нос» и преднамеренный слив малозначительных данных наводящих на ложный след либо тянущих время, в то время как настоящая информация уходит по другим каналам. Впрочем, мимо Нэнси эта настоящая информация всё равно пройти не могла, а значит, в любом случае, сначала оказывалась у неё.
Подозрения на утечку были всего лишь версией, однако теперь, в преддверие дня икс, следовало быть вдвойне осторожнее, а также на всякий случай незаметно исключить возможных стукачей. И если с рядовыми связными вопрос решался простым отсутствием связи, то Хелену, которая конечно же попала под подозрение одной из первых, нужно было слить ненавязчиво, так, чтобы ей самой и в голову не пришло что происходит.
— Я хочу развестись, — заявил как-то Гордеев психичке. — Нас с Хеленой давно уже ничего не связывает, смысла нет продолжать.
— Просто забудь про неё и исчезни из её жизни, какие проблемы?
— Я не могу просто исчезнуть, у нас сын. Нужно как-то по-человечески.
Психичка недовольно запыхтела, глядя в лобовое перед собой. Гордеев свернул в проулок, немного снизил скорость.
— Короче, мне нужно отлучиться. Увидеть сына, может, отправить их куда-нибудь на курорт, и там поставить Хелену перед фактом…
— Прекрати называть её по имени! — прошипела психичка.
Гордеев кинул быстрый взгляд на её перекосившееся лицо, остановился у обочины.
— Ну что тебя не устраивает? Я вернусь всего через пару дней и уже без обязательств.
— Мне срать на твои обязательства!
— А мне нет!
— А мне да!
Помолчали.
— Ну знаешь, я тебе не раб! — взорвался Гордеев. — И вообще моя миссия — диверсии на территории противника. И мне ничто не мешает вернуться к ней, насильно ты меня не удержишь! — И, хлопнув дверью, решительно пошёл прочь.
— Стой! — донеслось следом, но Гордеев не остановился. — Стой!
Психичка догнала, дёрнула его за руку, заставляя обернуться.
— Вот так просто, да? Повернулся и ушёл? От меня? К этой… суке своей?
— Да, именно так, к ней! Потому что твои истерики меня достали. Хочешь, пристрели меня прямо здесь, плевать, но меня ты больше не получишь! Психичка! — сказал, словно плюнул ей это в лицо, и пошёл дальше.
Это был козырь, который лежал в рукаве на крайний случай — прямая провокация по живому. На самом деле Нэнси тайно балдела, когда Гордеев ей хамил — тем слаще был для неё момент его последующей покорности. Другое дело, что она не понимала, что кукловод здесь давно уже он.
— Стой, тварь, или я убью тебя!
Гордеев даже не сомневался, что в затылок ему смотрит ствол. Чувствовал его холодное, безразличное нутро. Рисковал получить пулю… но не обернулся и не замедлил шаг.
И психичка снова побежала за ним, кидаясь с кулаками, привлекая ненужное внимание прохожих. И вдруг предупредительный выстрел в воздух. Гордеев обернулся: она держала пистолет у своего виска. Косметика размазана, идеальное каре взлохмачено, рука трясётся.
Кинулся к ней, «силой» забирая пистолет из судорожных пальцев, обнимая её, целуя…
А всего через пару часов, уже в постели, психичка с особым остервенением наказала раба за непокорность глубокой кровавой свастикой на плече.
— Ты мой зверь. Мой! И я разрешаю тебе уехать, но если узнаю, что ты её трахал…
— Я не за этим к ней еду, — мысленно, словно молитву, читая «ночь, улица, фонарь, аптека», прорычал Гордеев. — И я вернусь к тебе, ты же знаешь. Мне без тебя уже никак…
Каждый новый день в этой грязи словно удар за ударом подрубал его крылья. Те самые, что выросли вдруг, когда узнал про сына и любимую. Как тащить эту грязь к ним? Зачем? Свастика на плече горела воспалёнными шрамами, и, будто отторгаясь самой сутью Гордеева, никак не хотела заживать. Но это ерунда. Гораздо тяжелее, что таким же позорным воспалённым клеймом горела душа.