Девочка, которую нельзя. Книга 2
Шрифт:
Это слишком больно.
Я перестала рассказывать такие любимые Мироном истории про сказочного папу на ночь, а он вдруг стал требовать именно их, отказываясь слушать что-то другое. Я снова начала приглядываться к Коломойцу, как к самой лёгкой и удобной добыче для забытья, а он уже недоверчиво держал дистанцию, и я понимала, что либо этот новый заход закончится ЗАГСом, либо будет финалом нашей дружбы вообще. И не могла решиться.
Так и тянулось — ни то, ни сё. Впору начинать приглядывать первого котика для будущего кошатника.
К концу мая боль
Но иногда и сами сны были тяжёлыми, будто доверху залитыми чёрным свинцом: я узнавала, что Игнат давно живёт своей жизнью, и мы с Мироном ему просто не нужны. Или это оказывался вовсе не Игнат, а тот, очень похожий на него Магницкий, который сообщал мне, что настоящий Игнат давно уже мёртв. А иногда мне снился целый триллер о том, как своим глупым окликом я засветила Игната перед кем-то очень опасным… И были сумасшедшие забеги по коробам вентиляции, служебным лестницам и подземным парковкам. Перестрелки и какие-то люди, почему-то в нацистской форме. А в следующий момент я вдруг вспоминала, что Мирон остался в зале ожидания… и сон превращался в реальный кошмар с самыми настоящими испариной и рыданиями. Зато пробуждение приносило хоть небольшое, но облегчение.
Реальная жизнь тоже не особо радовала, давила ощущением возможной войны и болью людских потерь с обеих сторон. Злостью на Западных кукловодов в белых пальто с кровавыми рукавами.
Однажды утром ужаснула короткая, будто случайно промелькнувшая в СМИ новость о том, что на территории соседнего государства обнаружена и захвачена биолаборатория, в которой Соединённые Штаты проводили опыты на добровольцах.
Добровольцах, ну да. Конечно!
Вспомнилась гора, подземная тюрьма, безысходность и женщина, что, вцепившись в решётку, не моргая смотрит туда, куда увели её ребёнка…
…А вдруг захват этой лаборатории — тоже работа Игната?
Нет! Нет. Решительно запретила себе снова возвращаться ко всем этим «а вдруг» и «если», за которыми маячили лишь новые разочарования. Хотел бы — давно бы дал о себе знать. Не дал — значит, не хочет.
А тут ещё Коломоец — стал напряжённым и замкнутым. Реже появлялся, а появившись, чаще задумчиво молчал. Я пытала в чём дело, он отшучивался. А однажды выдал вдруг:
— Возможно скоро мне придётся уехать.
— Как? — отчего-то испугалась я. — Куда?
А он просто поднял на меня взгляд и кивнул.
Мне стало жутко. Я настолько привыкла что он рядом, настолько приросла к нему самому — словно к родному брату, что представить его там оказалось тяжелее, чем даже понимать масштабы происходящего в принципе. Тем более, что Серёга мне почему-то неизменно представлялся в окопе с автоматом наперевес, хотя умом я и понимала, что для таких «особенных», как он, и работа наверняка тоже какая-то «особенная». Но всё равно призрак очередной утраты страшил.
И я вдруг снова увидела в Серёге не друга, а мужчину. Достаточно зрелого, красивого, умного, но, по какой-то странной причине, не нашедшего своего счастья. Долго прислушивалась к этому ощущению, присматривалась — не влюблённость ли наконец пожаловала? Но нет, больше походило на жалость. А поэтому я и спросила напрямую:
— Не понимаю, почему у тебя так всё сложно на личном фронте?
Сергей, как обычно, попытался соскочить:
— Грешки прошлого тянут.
— Да ладно! Неужели ты совратил девственницу и бросил её, узнав, что она беременна тройней?
Он улыбнулся:
— У нас с ней даже ничего не было. Ну кроме парочки поцелуев. Но всё равно я её в каком-то смысле предал, да.
— В каком-то смысле? То есть, предал, но это не точно? Интерес-с-сно… И когда же это случилось?
— Давно. Лет семь назад. Я тогда только академию МВД закончил.
Я зависла. Он рассмеялся:
— Ну говорю же, там мутная история, с наскоку не поймёшь, а ворошить не хочется.
— Почему?
— Слав…
— Нет, ну интересно же!
— Потому что я поступил как говнюк. Этого достаточно?
Мирошка, вдруг захныкал, швыряя игрушки, капризно требуя сам не знамо чего.
— Такс, похоже, кое-кому пора спать, — глянув на часы, решила я. — Иначе потом часов в шесть вечера заснёт, а ночью куролесить будет.
— Я тогда пошёл, — поднялся Сергей.
— Нет, подожди, он сейчас быстро отрубится.
Мирон действительно заснул без проблем — он вообще любил дневной сон, и я, осторожно выйдя из спальни, плотно прикрыла за собой дверь. Сергей обнаружился на кухне.
— Чай, борщ? — предложила я.
— Да нет, ничего. Я, пожалуй, и правда пойду.
— Сливаешься? Боишься, что все твои секретики выведаю?
— Пфф. Попробуй!
— Ты любил её?
Теперь уже завис Сергей. Казалось бы — простой вопрос, да и времени прошло много, а пауза всё равно вышла на редкость красноречивой. И я не выдержала, по-сестрински приобняла его, взлохматила чуб:
— Да ладно, рассказывай. Вот увидишь, выговоришься и легче станет. Семь, блин, лет, пару раз всего целовались… Она либо ведьма, либо тебя замкнуло на ровном месте. И надо просто отомкнуть.
И следующие часа полтора он рассказывал. История действительно была нереально романтичная, местами по-юношески драматичная и полная максимализма. Но главное — она действительно до сих пор триггерила Серёгу, этого довольного жизнью мажора-переростка, любимчика женщин и холостого гуляку.
— Мне кажется, ты драматизируешь, — выслушав, честно призналась я. — Это ведь был её выбор, причём здесь ты?
— Ей было восемнадцать, ему пятьдесят два, и она его ненавидела. Но всё равно согласилась. Всё ещё думаешь, что я драматизирую?