Девочка Лида
Шрифт:
Иринка, как всегда, сидела в своем углу и тихонько играла с Надей. Она только что закутала ее в голубой кашемир и, распустив белокурые волосы куклы, старательно заплетала их в две косы и перевязывала голубою ленточкою.
– Иринка, иди сюда!
– окликнула ее Дарья Михайловна.
– Гости пришли, бабушка нас завтра к себе на именины зовет!
Иринка с куклою в руках весело вбежала в столовую, где сидели гости, но, увидев Лизу и Милочку, инстинктивно попятилась назад.
– Что же ты не поздороваешься как следует?
– рассердилась Дарья Михайловна.
– Разве учтиво стоять таким истуканом?
–
– протянула своим слащавым голоском Милочка.
– Ириночка не очень-то балует нас своим вниманием, а за последнее время так почему-то даже и совсем разлюбила нас! Правда, Чернушка?
Милочка с самой обворожительной улыбкой смотрела теперь на девочку.
– Правда!
– ответила Иринка совсем искренне, и ее темные глаза вызывающе уставились на Милочку.
Всем сделалось немного неловко, Милочка сильно покраснела, а Дарья Михайловна с удивлением глядела на свою Иринку, совершенно не понимая, в чем дело.
Увы, как и многие матери, Дарья Михайловна слишком мало вникала в душевное состояние Иринки, считая, вероятно, излишним серьезно относиться к детским настроениям, а потому она часто и не подозревала о том, что происходило в душе ее дочери.
Вечно занятая делом и удрученная всякого рода материальными заботами, она не имела возможности подолгу заниматься с Иринкой, и нередко случалось, что даже Лева и бабушка гораздо лучше нее понимали и знали, что могло радовать или огорчать девочку.
– Можешь убираться к себе в детскую, если не умеешь быть вежливой!
– строго обратилась она к девочке.
– Право, мне даже совестно за тебя! На месте Лизочки я бы никогда не пришла по такой погоде, чтобы приглашать тебя!
– Я к бабушке пойду на именины, а вовсе не к ней!
– угрюмо ответила Иринка.
– Ты ни к кому не пойдешь, если будешь продолжать в таком духе!
– еще строже заметила Дарья Михайловна, положительно не понимая, что сталось с ее кроткой Иринкой.
– Теперь я сама вижу, что Лизочка действительно была права, утверждая, что бабушка и Лева ужасно избаловали тебя, ты совсем испортилась!
Обе подруги ликовали. Наконец-то Чернушку выругали, поделом ей!
Иринка собралась уходить к себе, но Милочка задержала ее.
– А у тебя новая кукла, Чернушка, - ласково проговорила она. При чужих Милочка всегда была ласкова.
– Что ж это ты не похвастаешься нам? Какая нарядная, кто тебе подарил? Дай-ка ее сюда!
Иринка не двигалась с места и еще крепче прижала к себе свою Надю.
Как нарочно, в эту минуту Дарью Михайловну зачем-то отозвали на кухню.
– А я так догадываюсь, кто ее подарил Чернушке!
– засмеялся Кокочка, пользуясь отсутствием Дарьи Михайловны.
– Mesdames, неужели вы не замечаете, кого напоминает эта прелестная кукла в таком фантастическом голубом одеянии и с этой распущенной золотистой косой? Не замечаете?!!
– Ундина, Ундина!
– воскликнула Лиза, угадав тайную мысль Кокочки, и вдруг громко расхохоталась.
– Ну понятно, Ундина!
– подтвердил Замятин, очень довольный своей выдумкой.
– Как понятно и то, что ее подарил Чернушке Лева. Разумеется, он выбрал эту красавицу нарочно и только потому, что она напоминала ему знакомые черты! Вы понимаете, что я хочу сказать, кузиночка? Зна-ко-мы-е черты!
– значительно
– Эту куклу мне подарила мама, а вовсе не Лева!
– послышался негодующий, звенящий голосок.
– И Лева никогда не находил ее красавицей, он даже раз сказал мне, что у нее очень глупое лицо, только потом добавил, что, верно, это оттого, что она еще маленькая, а у маленьких детей иногда бывают такие лица... Но теперь, теперь...
– Девочка вдруг запнулась, она в первый раз критически взглянула на свою Надю. О Боже, как она прежде не замечала этого! Рыжий таракан был прав! Эти светлые волосы, эти противные голубые глаза, это улыбающееся румяное лицо... Да, да, рыжий таракан был прав!
Иринка почти с отвращением глядела теперь на свою красивую куклу. Нет, она не станет больше любить ее... не станет, не станет!
– Теперь, - проговорила она решительно, - я и сама вижу, что она глупая. Лева говорил правду, и я больше не буду играть с нею!
Девочка пренебрежительно швырнула куклу на стол и молча, вся бледная, со сжатыми губами и потемневшими глазами, вышла из комнаты.
– Иринка, ты свою куклу на столе в столовой забыла!
– несколько минут спустя, когда ушли гости, заметила ей Дарья Михайловна, входя в детскую.
– Пожалуйста, чтобы этого не было в другой раз!
– прибавила она недовольным тоном.
– Если ты будешь так швырять свои игрушки и так мало дорожить ими, то я лучше подарю эту куклу Машутке, вероятно, она будет больше беречь ее!
Дарья Михайловна положила куклу на кровать девочки и, захватив свой зонтик и шляпу, вышла из комнаты. Иринка осталась одна.
Девочка подошла к постели и сосредоточенно всмотрелась в свою куклу...
"Нет, все так... так, она не ошибается!.." - Улыбающееся, румяное лицо куклы по-прежнему сохраняло выражение вербного херувима и безмятежно глядело лазурными глазками.
– Машутка!
– проговорила вдруг девочка, резко отворяя дверь в кухню.
– Машутка, иди сюда!
Машутка была дочерью кухарки, четырехлетняя толстенькая кубышка, отличавшаяся необычайными разрушительными способностями, вследствие чего она вечно ходила заплаканная, так как ее постоянно кто-нибудь за что-нибудь бранил.
– Машутка, иди сюда!
Машутка выбросила осколки только что разбитой ею чашки и, очень довольная, что на этот раз матери не оказалось на кухне, заспешила на коротеньких ножках к Иринке.
– Машутка, возьми Надю, ты можешь играть с нею!
– решительно проговорила Иринка, передавая куклу ребенку.
– Только унеси ее поскорее отсюда, я не хочу ее больше видеть!
– А мамка не выпорет?
– усомнился ребенок, не веря своему счастью и не осмеливаясь дотронуться до нарядной куклы, предмета ее давнего и тайного вожделения.
– Не выпорет, не выпорет, - успокаивала Иринка.
– Я скажу, что сама дала, бери скорей и уходи!
– Машутка сломает Надю, Иринка не выпорет Машутку?
– снова спросила кубышка.
– Нет, нет, ничего тебе не будет, только уходи, пожалуйста!
Иринка чуть не насильно сунула куклу в руки Машутке и, осторожно отстранив девочку, быстро захлопнула перед нею дверь своей комнаты.
Ей стало вдруг невыразимо тяжело; она бросилась на постель, где только что лежала ее Надя, уткнулась в подушку и горько заплакала.