Девочка с Севера

Трефц Анна

— Н-не знаю… Может быть, что-нибудь из Элвиса?

— Пой из Элвиса.

— А музыка?

— Да хрен с ней, с минусовкой. Пой а капелла.

— Тогда я спою Love me tender.

— Давай.

Маша вдохнула:

Love me tender, love me sweet…

Никто ее не перебивал. Никто не учил правильно интонировать. Песня текла и текла, расслабляя ее тело. Мысли ее растворились. Она забыла и о Боброве, и об Игнате, и даже о Феде. Она пела, умоляя кого-то незримого любить ее так нежно, как это возможно. Так, как можно любить только в мечтах. Неожиданно она вдруг услыхала вступление к своей песне. И когда подошла очередь начать, она запела. Непонятно как, но она

открыла в себе душу гордой женщины, женщины, которая любит, но боится в этом признаться даже себе. Которая ждет каждый вечер у окна своего любимого. Ждет, зная, что он не придет, потому что не догадывается, что она ждет. Он не придет, потому что думает, она с ним играет. И она хочет, чтобы он так думал. Девушка так хочет, потому что боится — он поймет, как сильно она в нем нуждается. Поймет, и тогда все закончится.

Последние аккорды стихли. Маша стояла одна в целом мире, понимая, что за недолгие минуты умудрилась прожить целую жизнь. Не чужую, а свою.

— Ты — чудо, — прошептал в ушах голос Феди.

Она открыла глаза, с трудом возвращаясь назад в аквариум.

— Песня — это эпоха. — Он не отводил от нее горящих глаз. — Ты умеешь передавать это зрителям. Это главное.

— Н-неужели тебе понравилось? — робко удивилась она.

— Понравилось? У меня чуть сердце не лопнуло.

— У меня тоже, — она порывисто вздохнула. — До сих пор болит.

— Это хорошо.

— Я хочу вернуться туда…

— Это как кино, правда?

Он снова включил минусовку. Маша закрыла глаза, и все повторилось.

Спустя два часа она тепло распрощалась с Федей и шагнула за порог. Потом обернулась, прислонилась к косяку и улыбнулась:

— Знаешь, я чувствую себя Золушкой. А ты добрый волшебник из сказки. Наивное сравнение, но это так. Сегодня ты сделал для меня чудо.

— Дурочка. Мне же с тобой работать, — несмотря на бодрый тон, он выглядел смущенным. — Я себе помог, только и всего.

— Как бы там ни было, еще раз спасибо. Увидимся.

— Думаю, скоро, — он прищурился. — А для кого ты пела?

— В каком смысле «для кого»?

— Если выходит хорошо, то это точно значит — песню исполняли от души. А от души может исходить только личное послание. Кому ты сейчас пела, секрет?

— Хм… Я как-то не задумывалась. Но тема интересная…

— Сохрани это состояние в памяти, помни о том человеке, когда пойдешь на сцену. И все будет тип-топ, — он козырнул ей в воздухе.

Маша медленно спустилась по ступенькам, медленно вышла на улицу.

Для кого же она пела? Может быть, Федя в кои-то веки ошибся? Опыт у него, конечно, огромен, но и на старуху бывает проруха.

— Мария!

Маша обернулась. Александр отлепился от автобусной остановки и помахал ей рукой. Она мотнула головой, чтобы отогнать мысли, и шагнула ему навстречу.

— Английский аристократ путешествует общественным транспортом. Издатели Книги рекордов Гиннесса об этом знают?

Он оперся на свою трость, которую, похоже, из рук никогда не выпускал:

— Я не могу водить машину в Москве. Тут левостороннее движение. А я привык к правостороннему. Приходится брать такси. Мы договорились с Сержем встретиться в студии, но, когда я входил, он вылетел из подъезда с видом разъяренного льва, которого погрыз молодой соперник.

— Надеюсь, обошлось без столкновения?

— Что вы! Он предложил встретиться попозже.

— Побежал зализывать раны.

— Скорее всего. Ну а вы? — В его глазах засветилось участие. — Вы в порядке?

— Подождите… — Маша задумалась. — Вы прождали меня на холоде два часа?!

— Из короткого разговора с Сержем я понял, что он оставил вас в студии, — извиняясь, сообщил аристократ.

— И вы не зашли?! Даже из любопытства?!

Он глянул в сторону, потом улыбнулся:

— Вы обедали? По вашему виду я склонен предположить, что вы умираете с голоду. Я не столь долго в Москве, но, представьте себе, уже успел открыть одно неплохое местечко. Во всяком случае, устрицы там подают свежими.

Он закрыл тему ее провала так легко, словно ни на секунду не усомнился, что это всего лишь небольшое недоразумение. Мало ли что случается на работе? Бывают удачи, бывают и мелкие неприятности. Все образуется.

Александр поймал такси, посадил Машу в машину, не переставая болтать о разительных переменах погоды за последние недели, о том, как его такие перемены удивляют, о том, что он никогда не видел такого мелкого и колючего снега, хотя бывал в разных частях мира, и в Канаде, к примеру, можно нарваться на настоящий снежный ураган, а на острове Гренландия белые медведи закрывают черный нос, чтобы их не заметили. Маша слушала его вполуха, удивляясь дару этого человека: в одну минуту, не произнеся ни слова утешения, он заставил ее поверить в себя. Он показал ей, что он в нее верит, и это почему-то было для нее особенно важно. Сидя в теплой машине бок об бок с этим веселым молодым человеком, который прикатил из самой Англии, а говорил по-русски лишь с легким акцентом, она чувствовала себя очень хорошо. На мгновение ей показалось, что он самый близкий для нее человек. Он ее ангел-хранитель, который может помочь во всем. Ну абсолютно во всем. Он никогда не причинит ей ни боли, ни страданий. Он всецело на ее стороне. В ресторане Александр заказал устрицы и белое вино. Причем с выбором вина вышла заминка. Он долго мучил официанта, прежде чем остановиться на какой-то марке. И это соглашение для него скорее было сомнительного рода компромиссом.

— Н-да… Вино, разумеется, лучше пить во Франции, — извиняющимся тоном проговорил он, когда официант удалился.

Машу же в данный момент занимало совсем другое.

Она понятия не имела, как выглядят устрицы, как их есть и стоит ли их есть вообще. И она не могла разделить энтузиазм англичанина, который весь подобрался и подался вперед, когда тарелки с открытыми ракушками поставили на стол. Когда певица увидела содержимое этих ракушек, аппетит ее покинул. Скорее всего, навсегда. На тарелке она узрела желтоватую слизь. Она опасливо покосилась на сэра Доудсена. Тот выжал лимон на дрянь в своей тарелке и, к великому ужасу девушки, подцепив одну из ракушек, быстро ее выпил. Машу невольно передернуло. Он этого, слава богу, не заметил. Она взяла бокал и глотнула вина — кислятина, брр! Далее так себя вести было бы неприлично. Она покосилась на свою тарелку и… отвела глаза в сторону. Нет, она никогда не сможет это съесть. На секунду ей показалось, что желтая слизь еще и шевельнулась. Фу! Он вдруг замер, так и не донеся до рта очередную ракушку. Потом побледнел, подозвал официанта и попросил меню.

— Мария, мне нет прощения, — глухо пробормотал он. — Видите ли, для меня само собой разумеется, что если в ресторане подают приличные устрицы, то все их и заказывают. Мне даже в голову не пришло, что вам может не понравиться этот заказ. Разумеется, будь мы в другом месте, где не было бы этих устриц, я предоставил бы вам право сделать заказ. Простите меня. Простите, хотя я болван.

— Уберите блюдо от дамы! — попросил он официанта.

Маша облегченно вздохнула, когда тарелка исчезла у нее из-под носа, и улыбнулась аристократу, глянув на него поверх меню: