Девочка, сошедшая с тропы
Шрифт:
Плутарх тяжело вздыхает, встает, морщится, опять наткнувшись взглядом на туфли Эффи, покоящиеся на белом пуфике. И вдруг начинает смеяться.
— Но ведь признай, какое бы было шоу, если бы я пришел в дом Китнисс Эвердин и сказал ей: «Привет, Китнисс, я убил твою сестру».
Эффи не станет говорить вслух, что всю эту неделю — неделю, в течение которой Плутарх отсутствовал, — думала, что именно это он и скажет Китнисс. Эффи не станет выдыхать с облегчением, потому что он этого не сказал. Эффи не покачает головой, не намекнет, что не ждала подобной честности от капитолийского труса. Эффи будет, как и прежде, смотреть в сторону камина, смотреть на огонь, преломляющийся в ее бокале. Она не сделает из бокала ни
Быть может, неведение — лучше.
Возможно, лучше.
В конце концов, именно Эффи оставит за собой право рассказать Китнисс всю правду. Возможно, она сделает это — и не так трусливо, как попытался сделать это сам Плутарх, свалив все книги в одну бесформенную гору пыльного хлама.
Но не сегодня.
========== 2. ==========
Комментарий к 2.
За исправление ошибок в этой главе сердечно благодарю уважаемую бету Александрин Вэллэс!
Хеймитч читает вслух.
Сперва голос у него тихий, интонации неровные, нервные. Не хватает дыхания. Буквы прыгают, смещаются ударения, сам Хеймитч морщится, пытаясь поймать скачущие перед глазами строки, смысл прочитанного теряется и ускользает как от слушателей, так и от него самого.
Сэй слушает вполуха и думает, что идея была плохой.
Сейчас — как и два, три дня назад, — Сальная Сэй винит во всем этого проходимца, нынешнего министра, который ворвался в дом, полный призраков, и разворошил в нем как самих призраков, так и живых, гниющих заживо. Китнисс, правда, даже не вышла выпить с именитым гостем чаю, но Китнисс больна, по мнению всех окружающих. Ее стараются не трогать. Ей стараются потакать в ее депрессии: закрывают глаза на ее слабость, оставляют в разъедающем ее одиночестве. Теперь, после окончания революции, девочка стала бесполезной, полностью исчерпала свой ресурс. Сэй не слышала, чтобы министр говорил об этом вслух, но Сэй давно живет на этом свете и, кажется, видит некоторых людей насквозь, чтобы формулировать их мысли словами, который ей бы самой никогда не пришли бы в голову.
Плутарха Хевенсби Сальная Сэй точно видит насквозь. И, признаться по чести, женщина не понимает, зачем он вообще явился в этот дом, зачем привез эти книги, сгруженные бесформенной грудой в коридоре. Сперва они только занимали место. Бывшая торговка почти видела, как на книгах нарастает слой за слоем древняя пыль — пыль, которую небрежно смахнули, разбирая библиотеку мертвого Президента Панема.
Вот ее внучке книги пришлись по душе. Не все книги, правда. Она долго выбирала и выбрала не ту, что лежала сверху, не ту, в которой было больше ярких картинок. Сэй не знает, почему незаметная и непривередливая Жози, большую часть времени игравшая с клубками ниток в углу гостиной, выбрала книгу про странных существ. И уж точно Сэй не знает, почему читать эту книгу Жози предложила Хеймитчу.
Да и как предложила!
Иногда Сэй думает, что идея поселиться в одном доме с двумя победителями Голодных игр разных лет, была не самой удачной. Но тому виной обстоятельства: в уничтоженном дистрикте осталось всего-то двенадцать целых домов. Вернувшимся жителям пришлось потесниться. К победителям подселяться никто не спешил. Да и Сэй не хотела, чтобы ее внучка жила с людьми, относящимися к ней покровительственно. Жози было, конечно, все равно, а Сэй, как бабушка, ловя снисходительный взгляд, все равно переживала, скалясь в недоброй улыбке. В этом же доме на недоразвитую девочку почти не обращали внимания. Хеймитч был пьян, Китнисс будто бы не было. С такими людьми вполне можно было сосуществовать. Даже помогать им — готовить еду, убирать большой дом, изредка выгонять на улицу, на свежий воздух, все еще перенасыщенный пеплом.
Кажется, у Сэй впервые оказались
Пьяный Хеймитч не дебоширил. Мужчина просто напивался до потери сознания и спал в своей комнате. Нужно было изредка проверять, жив ли он, хотя чаще всего он храпел так громко, что любые другие доказательства его продолжающегося существования были излишни. В периоды между привозом новой партии продуктов, в которую входил и алкоголь разной степени крепости, основным потребителем которой он же и был, Хеймитч оставался вялым и необщительным, но его вполне можно было использовать для домашней работы. Быть может потому, что он не сопротивлялся. Быть может потому, что только в работе он мог сохранить остатки разума, просыпаясь по ночам от кошмаров, которые в прочие ночи стирались беспамятством. К странной маленькой девочке мужчина относился почти бережно в любом состоянии.
Однажды бывший ментор, чуть ли не ползком добравшись до дома, дрожащей рукой достал из-за пазухи растаявшую шоколадку, чтобы угостить девочку. Другая рука его так же крепко сжимала бутылку. Девочка, к удивлению Сэй, подарок приняла. И долго смотрела на смутившегося от пристального взгляда почти прозрачных глаз пьяницу. Сэй не просила ее говорить «спасибо». Может, именно поэтому Жози ничего и не говорила. Только смотрела. Что видел пьяный Хеймитч в этом взгляде, Сэй не знала. Но слезы скрыть он пытался, судорожно прижимая рукава грязного пиджака к впалым щекам. Больше до такого состояния он не напивался вне родных стен. Но Жози всегда смотрела на него пристально.
Сэй знает, что Жози никогда больше не ждала от него подарков. И Хеймитч больше ничего ей не приносил, хотя Сэй видела порой, как тянется к темной головке его трясущаяся рука, выдавая желание прикоснуться, погладить. Но дальше мысли Хеймитч никогда не заходил, одергивая руку и скрываясь в комнате.
Наверное, он все еще считал себя проклятым и боялся, что одно его прикосновение пагубно отразится на судьбе маленькой девочки. Даже после отмены злосчастных голодных игр. Конечно, Сэй никогда не говорила с Хеймитчем об этом вслух. Только думать об этом женщина не переставала никогда.
А потом к ним в гости явился министр Хевенсби. И привез эти книги — мусор, который, наверное, больше некуда было везти.
Жози долго выбирала книгу. Так долго, что запасы алкоголя у Хеймитча успели закончиться. И он начал выходить из комнаты, чтобы завтракать в компании своих молчаливых соседей и вяло выполнять все, что хотела от него Сэй — прибить гвоздь, вынести что-то из ненужной мебели, принести воду. Жози терпеливо выжидала подходящий момент, когда мужчина, устав от чужих понуканий, грудой тряпья свалился в убранной гостиной, отдыхая. Сэй заметила, что Жози выжидает какой-то момент, но не знала, какой именно, и растерялась почти так же, как и Хеймитч, когда внучка просто принесла из кухни один стул, забралась на него и положила на колени мужчины книгу. А еще девочка стала на него смотреть — тем же пристальным взглядом, который он не мог выдержать ни минуты.
За ним забавно было наблюдать. Забавно — и немного страшно.
Бывший ментор будто впервые видел книгу, лежащую на коленях.
— Ты хочешь, чтобы я тебе почитал? — Эбернети нервно сглотнул подступившую слюну и неуверенно прикоснулся к книге пальцем. Палец дрожал.
Сэй хотела было вмешаться, но вдруг увидела на губах мужчины улыбку — даже не улыбку, а только намек. И бывшая торговка, иногда видевшая людей насквозь, решила, что сейчас не лучший момент, чтобы все испортить.
— Ты посмотрела все картинки и хочешь, чтобы я тебе почитал? — победитель голодных игр уточнил невысказанную вслух просьбу с очень жалким видом, но дожидаться кивка не стал. Жози никогда не подтверждала своих просьб. — Что ж, — Хеймитч кашлянул, все еще чувствуя себя на редкость глупо, и открыл книгу на первой странице.