Девочка в стекле
Шрифт:
— Антоний! — воскликнул я.
Он с улыбкой повернулся ко мне. Антоний не ссохся с возрастом, как это бывает обычно, а остался таким же гигантом. Лицо его испещрили морщины, он полысел, редкие волосы стали белыми. Но глаза были пронзительно-голубыми, проницательными и живыми, как всегда.
— Ну, малыш, может ты наконец со мной поздороваешься?
Я подошел и обнял его. Он обхватил меня своей огромной рукой: невероятная сила осталась при нем. Он показал на кресло напротив, и я сел. С моих губ сразу же сорвались слова:
— Так что же тут случилось с вами?
Антоний рассказал, как,
— Разве я тебе не говорил, что всегда хотел стать фермером? — спросил он.
Вонда умерла от рака в 1956 году, и Антоний отошел от всех дел — денег они накопили достаточно для безбедного существования. А теперь, сказал Антоний, он вполне доволен жизнью — сидит на солнышке, попивает холодненькое пиво и предается грезам наяву.
Потом я рассказал ему о себе, об Исабель, о нашей жизни.
— Здорово, малыш. Шелл гордился бы тобой.
— Антоний, мне пятьдесят, а ты все еще зовешь меня малышом.
— Пятьдесят? Господи, какой щенячий возраст. Ты вот поживи с мое. Я себя чувствую как трехсотфунтовая фрикаделька. Мой мозг заржавел — сто лет не было для него никакой работенки.
— А что Шелл?
Антоний глубоко затянулся и покачал головой.
— Беда, малыш. Как только ты уехал в Мексику, а я — в Калифорнию, Шелл и Морган купили ферму. Они слишком долго оставались в старом доме. Как-то ночью она сгорела дотла вместе с ними. Полиция сказала, что это был поджог, потому что пожар был страшный — тела обгорели до неузнаваемости.
Я не был готов к известию о смерти Шелла. Я надеялся, что Антоний скажет, где его найти. Слезы подступили к моим глазам, но я сдержался.
Антоний продолжил рассказ, устремив взгляд на долину. Голос его звучал до странности глухо.
— Обвинений никому не предъявили. Но я знаю, чьих рук это дело.
Я знал, что он имеет в виду Монстра и людей, стоявших за Агариасом. И я знал, что даже тридцать лет спустя после тех событий Монстр все еще был жив.
— Шелл был замечательным человеком, — сказал я. — Взяв меня к себе, он спас мою жизнь.
— Да Но ты, к счастью, сумел отдать ему долг в ту безумную ночь.
— А ты никогда не задумывался о девочке в стекле?
Антоний выпрямился в своем кресле.
— Я думаю об этом чуть ли не каждый день. Тут есть кое-что, о чем я хочу спросить тебя уже давно. Тот призрак, который явился Шеллу…
— Шарлотта Барнс.
— Ты ведь тут ни при чем, а? — спросил он, улыбаясь.
— Ты шутишь?
— Не-а, — прошептал Антоний, и в его глазах снова появилось это отсутствующее выражение.
— Я так думаю, это был настоящий призрак.
— Может быть.
— Ты что имеешь в виду? — спросил я.
— Ты помнишь, в каком состоянии был Шелл перед тем, как это случилось? Хандрил, будто его кто шарахнул пыльным мешком. Он был хорошим кидалой, но не великим — ему для этого не хватало беспощадности. Он знал все трюки, все приемы, умел все. Это, позволю себе сказать, было у него в крови. Но сердце к этому у него никогда не лежало. Он изо всех сил пытался убедить себя, что он такой же бездушный, каким был его отец.
— Если это был не призрак, то что же тогда, черт побери?
Антоний отхлебнул пива прищурился на солнышке и сказал:
— Иногда я думаю, что это был сам Шелл.
— Ты считаешь, что из-за депрессии у него начались видения?
— Не совсем. Когда я уезжал с Востока сюда, он пошел проводить меня на вокзал. Тогда я и видел его в последний раз. Мы стояли на платформе, ждали поезда, и я спросил его об этом призраке, потому что, ну ты знаешь, вопрос так и остался. И вот последнее, что он сказал, перед тем как я сел в вагон: «Девочка в стекле? Она всегда была там, мой друг. Просто не было веских причин, чтобы я заметил ее раньше».
— И что же это за причины? — спросил я.
— Ты, — ответил он. — Я думаю, причиной был ты.
Я долгое время сидел молча, пораженный теорией Антония и выводами, которые из нее вытекали. Наконец я пробормотал:
— Хочешь сказать, он нас кинул?
Силач зашелся в смехе и кивнул:
— Он не хотел, чтобы ты пошел по его стопам. Хотел для тебя чего-нибудь получше. Но он знал, что одни слова на тебя не подействуют. Ну вот он и заварил эту кашу. Девочка в стекле была песчинкой в устричной раковине, гайкой в коробке передач. Мутации со временем усложняются. Так Шелл говорил о пятнах на крылышках у этих своих сраных бабочек… Нет-нет, я не хочу сказать, будто он узнал об убийстве Шарлотты Барнс до того, как об этом узнали мы. По-моему, он выдумал историю о призраке девочки, запустил ее на шармачка. А потом, пять дней спустя, вдруг — БАХ!..
— Но мы же все чуть не погибли из-за этого, — сказал я, улыбаясь.
— Да кто бы мог подумать, что так оно обернется. Но иногда, малыш, просто делаешь то, что должен, и все. Тут ни убавить, ни прибавить.
К этому времени солнце почти зашло. Прежде чем оно скрылось, вдоль темно-багряного горизонта протянулась оранжевая полоса. Я молчал, глядя в сумерки и стараясь оживить подзабытые воспоминания об этом деле.
— Слушай, Диего, это только теория. Что это ты вдруг загрустил? Я ведь вообще уже наполовину в маразме.
Марта в течение всего дня подавала ему новые банки пива. Я, хотя и не держал во рту сигарету несколько лет, выкурил в тот день почти пачку. Пить я прекратил часов в восемь, а уехал после полуночи. Когда мне нужно было уходить, Антоний уже спал в своем кресле. На пустом спичечном коробке я написал мой адрес и номер телефона и дал его Марте, сказав: если Антонию что-нибудь понадобится, пусть звонит. Она обещала.
Марта позвонила мне в Мехико еще до конца того года. Антоний умер, внезапно и мирно, сидя в своем кресле и глядя на долину. Я бросился в аэропорт, купил билет на ближайший рейс, взял напрокат машину и снова заблудился среди холмов. Когда я нашел маленькую похоронную контору, где шли поминки, дело уже подходило к концу. Я выскочил из машины и взбежал по ступенькам. Последние из пришедших на похороны покидали помещение. Оставался только один старик: он сидел, склонив голову, в небольшом зале, на последней скамейке.