Девочки из колодца
Шрифт:
Третья седмица на исходе была, когда иссяк вдруг источник жизни.
Шарила Лэсси, по локоть руку засунув, в роге том неизобильном – пусто. Искала Элси, и так и эдак пальцами по рогу возя, – пусто. Тилли чуть сама в рог неизобильный залезла, – а ничего не поделаешь, все равно пусто. Бабка-хлопотунья расстроилась, рог перевернула, потрясла – одна монетка в четверть сикля выпала. И все.
Пошла Тилли, купила на монетку хлеба. Скучно стало на дне колодца. Отвыкли уже от мармелада, к плюшечкам привычка выработалась. Сидели за жидким чаем, пустой хлеб жевали,
Наконец Лэсси сказала:
– Партия почти готова. Давайте, девки, поднажмем и к завтрему скинем продукцию.
И все на Тилли посмотрели (кроме Марка – спал безмятежно в комнате, пока на кухне совещание шло).
– Поднажать дело нехитрое, – сказала Тилли. – Как деньги с них вытрясти – вот вопрос.
(«…Всерьез говорить о мятеже не приходится, – бубнило радио, еле слышно – выключить его до конца не удавалось, бабка говорит, сквозь розетку просачивается. – Недисциплинированные и разрозненные выступления сторонников мар-банийской оппозиции… Известно, что мар-бани, потомки знатнейших родов Вавилонии, обнищавшие вследствие полной несостоятельности в бизнесе, проявляя нетерпение… опираясь в своих выступлениях на сброд… безответственные обещания, щедро расточаемые лидерами мар-банийской оппозиции, привлекли на их сторону некоторое количество одураченных трудящихся… Храмы Вавилонии призывают…»)
Тилли допила чай, встала, заранее трясясь от злости.
– Схожу-ка я в контору, – проговорила угрожающе. Кому грозила?
Да и кому страшна она, маленькая оборванная Тилли из Мармеладного Колодца? На те деньги, что в аванс взяла, даже туфель себе новых не купила.
Охранник в предбаннике офиса допросил ее весьма строго и придирчиво, больше от скуки, чем опасаясь диверсии. Пропустил, конечно. И, зевая, в портативный телевизор снова уставился на автогонки.
Знакомой дорогой прошла Тилли по холеному коридору, дверь полированную толкнула. А дверь и не поддалась. Заперта оказалась.
Рассвирепев, Тилли другую дверь толкнула. На нее удивленно девицы какие-то уставились, ресницами накладными взмахнув. Рты в помаде перламутровой, руки нежные с пальчиками тонкими.
Заговорили же так, будто химеры с карниза храмового ожили и каркать вздумали – визгливыми голосами, хуже, чем ножом по тарелке.
– В чем дело, девушка?
– Вам кого, девушка?
– Здесь бухгалтерия, девушка!
– Вас вызывали, девушка?
– К кому вы, девушка?
Тилли сказала:
– Верховного Холуя мне!
Запереглядывались прекрасные гарпии, плечами круглыми под кофточками кружевными пожимать принялись. И обидно так на Тилли коситься стали. А Тилли вдруг досада разобрала. Ка-ак топнет ногой, аж калькулятор на ближнем столе подскочил.
– Верховного Холуя мне, говорю!
Оскорбленно сказала одна из девиц:
– Нет его. На Канары к шефу уехал.
– По договору, завтра я сдаю ему партию.
– Партию чего? – раздраженно спросила та же девица (раз уж взялась переговоры вести с этой встрепанной выдрой, так донесет ношу эту тяжкую до конца; остальные же своими делами занялись: кто журнал листал, кто лениво пальцем в калькулятор тыкал, подсчитывая что-то, а кто за сигареткой потянулся).
– «Продукции», – сказала Тилли.
– Какой продукции? – тянула девица (скучала, как и тот охранник в предбаннике).
– Членов, – пояснила Тилли.
Девица слегка покраснела, подобралась.
– Каких?..
– Таких. Для секс-шопа.
Девица поразительно быстро взяла себя в руки.
– Не знаю, девушка. – Она порылась в каких-то бумажках. – На Канары уехал, ничего не оставил, никаких распоряжений.
– И денег не начислил? – спросила Тилли.
– Деньги начисляются здесь, в бухгалтерии, – сказала девица и зевнула слегка. – А Верховный Холуй лишь распоряжается. У фирмы сейчас вообще тяжелое положение, знаете ли, мы тоже нерегулярно зарплату получаем…
– Ясно, – сказала Тилли.
И, не попрощавшись, ушла.
В дом ворвалась молча. Полушубок сняла, на пол бросила – тот тихонечко уполз на свое место. Ушла в комнату, на матрас легла, в одеяло тощее зарылась. И заснула.
Никто спрашивать ее не стал. Элси за работу взялась, Лэсси, надев полушубок, ушла куда-то. Бабушка включила погромче радио, слушать стала, не понимая ни слова, как бранят оппозицию мар-бани, и отчего-то тревожно ей было. Голову набок склонила, губами шевеля, все про конец света и кровавые времена бормотала.
На общем совете решено было между бедными сиротками все-таки «продукцию» фирме сдать. Младшего Холуя найти, взять с него акт сдачи-приемки, а там видно будет.
– Скоро в городе, похоже, начнется, – заметил Марк (на совет был допущен без права решающего голоса, на правах консультанта, и слушал, стоя в дверях кухни).
– Что начнется? – спросила Лэсси.
А Элси только поглядела на любимого с обожанием.
Марк сказал серьезно:
– Мятеж. Мар-бани имеют сторонников в Вавилоне.
– А чего они хотят, эти мар-бани?
– Сами-то они хотят власти, чего еще. И денег, конечно.
– Так какая нам разница? – спросила Тилли. – Мало ли, кто нашу кровь пьет. Отсюда, из Колодца, и не видно.
– Пока власть берут, будут заново деньги делить, – пояснил Марк. – Может и на нашу долю…
Тилли погасила окурок скверных папирос, ядовитым дымом удушающих, и процедила в ясное лицо Марка:
– Мальчик. На нашу долю никогда ничего не выпадет. Наше можно только вырвать зубами. Чем я и собираюсь заняться в ближайшие два дня.
Марк покачал головой.
– Я не о наших деньгах, Тилли, не о заработанных. Я о мятеже.
– Не поняла, – заявила Тилли. – Ты что, хочешь в эти дела вмешаться?
– Почему бы и нет? – дерзко ответил Марк.
– Потому что это грязное и гнусное дело, от которого нам нет никакой выгоды.
– Для того и хочу, чтобы была выгода и для нас тоже.
– Да вы, батенька, идеалист, – сказала Тилли.
А Элси встревожилась.
– Марк! Ты что, действительно хочешь драться?