Девушка, которой нет
Шрифт:
Она не смогла понять, что это про нее – как бы ни был далек Саня, нерастаявшей и одинокой Фея себя не чувствовала.
На другой странице оказалось предсмертное послание Викентия Сергеевича: «Я знаю, тебе плохо, но наберись сил, выполни последнее задание, помоги уйти еще одному умершему».
Буквы прыгали, не складывались.
«Помощь прибудет. Ага!» – решила Фея.
Захлопнула – больше читать не хотелось.
«Даже в преддверии завершения моей не очень веселой баллады меня не устают баловать
Серая пелена вновь сгустилась перед глазами.
Если бы сейчас перед ней материализовался Саня Кораблев, Фея бы его не узнала.
«Обреченность – вот моя сила. Обреченность – вот моя свобода», – подумала Фея и решила, что, прежде чем направится в Кремль, она совершит поступок, который панически откладывала весь этот месяц.
Боялась больше, чем смерти.
Сансара: «Через слова Зима»
Голова Кратера уже бездумно плавала по волнам безбрежной речи Шамана. Костя заканчивал:
– …из-за этой божественной трещинки мы все, пусть изначально чуть-чуть, но неисправимо испорчены. Из-за нее же мы все, даже на глубине неисправимой пошлости, чуть-чуть прекрасны.
Кратер дернул плечами:
– Всё? Усыпил. В чем мораль? Уже сто первый раз допытываюсь: где порхает «не моя Фея» в диалектическом многообразии наших миров? Как ее искать?
– Искать ее бесполезно. Сейчас надо терпеливо ждать конца…
– Надеюсь, это не намек на изначальную гомосексуальность мироздания?
– Ха-ха!.. У меня есть все основания считать, что нас ждут великие изменения. Мир мертвых – ошибка. Он мог сделать нас почти равными Богу. Мы должны были развоплощаться по мере достижения духовного совершенства. Однако люди не воспринимают смерть как дополнительный шанс. Не находят в смерти просветления и умиротворения вечностью. Они еще больше калечат размягченные смертью души. Мир мертвых стал катастрофически близок. Если этот нарост с мира живых не удалить – конец всему.
– Парень, ты крут! По-твоему, Господь вот так запросто начнет выключать миры? Миллиарды жизней?
– В чем трагедия? Ценно только то, что уникально. Все остальное – пластилин. Миры идентичны, содержат почти одинаковую информацию. Главное, чтобы сохранилась хотя бы одна копия…
Кратер хмыкнул:
– Но меня же обесточат. Меня не будет!
– Что есть ты? Твои чувства, твои мысли, даже твое тело сохранится – значит, сохранится и сам индивидуум.
– Тебя не переспорить…
– Разочарования в человечестве нелегко исцелить. Нам давно нужен обещанный Судный День, который встряхнет то, что потеряло возможность развиваться. Нельзя дальше бултыхаться в этой тине и из нее же хлебать.
– Алё, Костян! – снова перебил Кратер. – Ты славно грузишь, но я – банально рационален. Чтобы мне сейчас дослушать тебя и поверить, требуется чудо. Все просто. Меняю чудо на пожизненное поклонение. Нормальный библейский бартер.
Костя искренне удивился. Присел, халат распахнулся до тронутых сединой лобковых волос.
Кратер продолжил:
– Помнишь, как Морфиус втирал Нео, что мир вокруг – фуфло, а потом продемонстрировал правду? Мне нужно что-то вроде этого.
Костя развел руками:
– Наш мир материален. Я не смогу натянуть глаз на жопу.
– Тогда до свиданья. – Кратер встал. – Насколько я понимаю, деньги тебе не нужны. Не провожай меня. Пока дойду до двери, постараюсь забыть ахинею, что ты мне наплел.
– У тебя ленивый мозг, – сказал ему в спину Костя. – Не разрешаешь расшевелить извилины.
Кратера никогда прежде не упрекали в тугодумии.
– Действуй. Побежишь за утюгом?
– Я даже дотрагиваться до тебя не буду. Закрой глаза, я попробую передать фрагментик своего знания.
Кратер зажмурился.
Костя забубнил:
– Мне нужно помочь. Представь нашу голубую планету. Какой-нибудь уютный закоулок. Или Вселенную. Теперь…
Он причитал что-то еще, но Кратер не слушал. Образы медленно вычерпывались из памяти. В основном, это были красивые картинки, которые вывешиваются на компьютер как фон или заставка («Обои», – вспомнил название Кратер). Кошки, рыбы, звери, водопады, горы, киты, льдины, любые завораживающие фотографии – память услужливо предлагала варианты.
Промелькнул образ Вселенной – примерно такой же, какой изобразили голливудские «натуралисты» в блокбастере «Люди в черном». Этот образ надолго задержался перед его внутренним зрением. Вращаясь, меняя краски, поблескивая галактиками.
Вдруг все выключилось. В воображении возникла такая же темнота, на которую можно поглазеть с другой стороны плотно задернутых век.
– Не открывай глаза! – откуда-то издалека заорал Костя Шаман.
Кратер попытался включить память, вытащить из ее загашников любой образ – пистолета, биг-мага, собственного члена, голой таиландской бабы, Саддама Хусейна или Махатмы Ганди.
Воображение не подчинялось. В голове царила ночь, на которую наползала еще более темная тень мысли: «Ведь я не чувствую ни ног, ни рук, не ощущаю себя ожидающим чуда в дверном проеме кухни в Медведково».
То, кем сейчас стал Кратер, растворялось единственно возможной правдой. В первое мгновение эта правда ощущалась легкой, объяснимой, небольшой частью Кратера. Через долю секунды Кратер и Правда стали величинами почти равнозначными. Наконец, противостояние завершилось единственно возможной комбинацией – Правда заполнила все мысли, все ощущения Кратера и достигла размеров только что исчезнувшей Вселенной.