Девушка, которой нет
Шрифт:
«Я всегда восхищалась Оводом, командующим собственным расстрелом…»
– …эти явления происходят постоянно. Сложно определить перспективу их угасания. Они не переполняются собственным содержанием, они неисчерпаемы, они вечное следствие изменений Вселенной.
В тишине защелкали затворы автоматов, суровый голос из мегафона чеканил приказы прекратить сопротивление. Орали: «Отпустите ребенка!.. Оружие на землю!..» Фея пожала плечами – «калаш» давно валялся на брусчатке.
– Люди проще – всегда можно увидеть, где поставить
– Смотри, сколько желающих отбить на моем теле все возможные знаки морзянки.
– Поверь, пока тебе это не страшно.
– Все-таки зачем ты здесь? Чтобы сказать мне об этом?
– Да. Сказать – ты должна остаться. Я сделал так, чтобы ты перестала…
Фея не дослушала:
– Извини. Позволь мне самой решать простенькие вопросы о своем окончательном упокоении.
Небо потемнело. Гигантская тень накрыла Ивановскую площадь.
Олег Медведев: «Исказилась наша планета»
Здешний Костя Шаман был так же непохож на прежнего потустороннего, как птеродактиль на глиста. Складки на бульдожьей морде морщинились приятными глазу узорами, на губах дрожала довольная ухмылка. Казалось – унылая гримаса никогда не посещала это лицо.
– Ре-е-ебя-ята, как я рад! – благодушие перло изо всех щелей. – Выжили, едрена кочерыжка! – радостно сообщил он прямо с порога.
– Против любви медицина бессильна, – хмуро пробормотал Кратер и в башмаках потопал на кухню.
Костя и Саня познакомились самостоятельно, пожали руки и двинулись за ним.
Кратер из окна разглядывал доставившую их «скорую»:
– Не уедут, – уверенно сказал он.
– Еще бы, – подтвердил Кораблев. – Одного твоего небритого взгляда было достаточно…
– А ты еще и денег сунул. Сколько?
– Откуда я знаю. Представил пачку долларов – и зелененькие зашуршали в ладошке. Если на Большой земле знали бы, многие отчаянные головушки двинулись бы сюда на заработки.
– Ре-е-ебя-ята! Жи-и-ивем! – обозначил свое присутствие Костя. Указал на богато накрытый стол: икра, ополовиненная бутылка водки, гигантский самовар, рядом с которым измеряли время микроскопические песочные часы.
Ребята дружно повернулись к Шаману. Жизнерадостность хозяина не отразилась на их лицах.
– Пока нас откачивали, здесь уже научились бесследно утилизировать человеческий материал? – спросил Кратер.
– Научились!.. научились!.. – радостно кивал Костя, разливая по огромным фужерам водку.
– Костя, поймите, – вежливо начал Кораблев, – за несколько часов мы пережили потрясения, нарушившие наше и без того хрупкое душевное равновесие. Мы умерли и воскресли. При этом совершенно не понимаем, где мы и что за чепуховина здесь творится.
– И еще. Каждый из нас конструировался как злобная машина для убийств, которая в настоящий момент не знает, как функционировать и кого больше всего за это не любить, – добавил Кратер и хлопнул водки.
– Развейте наше недоумение, – подбодрил Саня.
Костя Шаман улыбался все так же радостно:
– Значит, вы решились уйти из жизни? Извините, по виду внешнему очень непросто распознать коней бледных.
Не стесняясь, Кратер буркнул Кораблеву:
– Увы, Санек. В нашем мире этот фрукт был гуру, а не полудурком… Ничего мы здесь не выясним.
Шаман запротестовал:
– У меня есть догадки, которые могут огорчить вас.
– Мы сегодня столько раз огорчились! Лишний раз не помешает. Константин Игнатьевич, вы в курсе, что мир, в котором вы живете, в некотором смысле пристанище тех несчастных, что обрели покой совершенно в ином месте?
– Одна из моих теорий – о том, что я как раз живу в отправной точке путешествия этих несчастных, – возразил Шаман, но, увидев, что Кратер взял хлебный нож, добавил: – Впрочем, я легко соглашусь и с вашей версией.
– Давайте ее развивать. – Кораблев развел руками.
На столе появился еще один самовар. Точь-в-точь как первый. Пузатый, пышущий золотом. Саня сочно чихнул – рядом образовался третий. Рюмки, тарелки, плошки с икрой посыпались на пол. Момент возникновения двух экземпляров старинной кухонной утвари не был отмечен ни волшебным сиянием, ни животворящим туманом, проясняющим блестящие контуры. Самовары рядком стояли на столе – уверенно, по-настоящему, никаких швов между двумя (до и после) склеенными кадрами. Нельзя было избавиться от ощущения – здесь давно такая расстановка, и никакого чуда не произошло.
– Все плохо. – Шаман долго смотрел на самовары, прежде чем произнести это. – Вы отчаянные храбрецы! Сталкеры! У вас нет и не могло быть ни единого шанса.
Костя Шаман по-прежнему улыбался; ничто не могло изменить его благодушного настроения.
Он чуть склонил голову – так он соглашался с неожиданной версией, что живет в призрачном мире усопших. Так он приветствовал безумцев, добровольно прибывших сюда.
Evanescence: «Bring Me To A Life»
Фея молча вгляделась в хмурое небо. Она ждала, она предчувствовала, она хотела удара оттуда.
«Кары Божьей, у-ух!..»
Огромная полоса железа, длиною метров пятьдесят, шириною почти два, пронеслась над их головами и, оглушительно звеня, пошла на взлет.
Не сумев набрать достаточной высоты, железяка срезала верхушку Спасской башни. Россыпь красных кирпичей с грохотом обрушилась на серые булыжники Васильевского спуска.
Витек распрямил плечи. Если секунду назад он походил на сопливого малолетку, то теперь вполне тянул на пионера-героя – бледная физиономия, усталый прищур, Марат Казей, Валя Котик… Немного жесткости в лице – и сойдет за бригадного разведчика Леню Голикова.