Девушка, которой нет
Шрифт:
– Волшебно. Могли часами лежать, обняв друг друга, и молчать. – Кораблев рассказал первое, что ему вспомнилось.
Помолчали, переваривая свои хаотичные пьяные мысли.
Если бы не повисшая над городом темнота, можно было заметить, как болезненно хмурится лоб и щурятся глаза Кратера. Словно ожидая удара. Наверное, он даже покраснел под своей неопрятной трехдневной щетиной:
– Как думаешь, попробовать с этой девушкой? Олей? Есть шансы?
Кораблев посмотрел на него как на сумасшедшего:
– Рехнулся? Ей и шестнадцати нет!
Кратер
– Уже узнал. Умею раскрывать тайны. Ей двадцать.
– Извращенец… – буркнул Кораблев и вернулся на кухню. За столом вновь спал Костя Шаман, уютно уткнувшись себе в локоть. Кораблев грубо растолкал его. Шаман бормотал какие-то стишки и ругательства. Незлобные, впрочем.
– Что нам делать-то, талмудист хренов? Как нам спастись? Как спасти эту прорву народа?
Костя, еще не очнувшись, прокряхтел:
– А чё? Рецепт один на все времена. Оправдать отморозков, пустить кровь невинным.
Brazzaville: «Green Eyed Taxi»
Фея впитывала окружающую ирреальность – сгущающиеся сумерки, замершие в пробке машины, непривычно моргающий свет уличных фонарей, дым над кремлевскими бастионами.
Витек уже рассказал об исчезновении людей, о страхе, который ворвался в каждый дом, об общих настроениях «конца света». Она нисколько не удивлялась бескровной катастрофе, которая происходила с человечеством, – от этого мира она ожидала любой подлости.
Время перевалило за полночь. Они грелись на Бережковском мосту, доедая остывшую шаурму, наблюдая упрямое шевеление столицы.
– А ты здорово подрос за это время.
– Скорее поумнел. – Витек задумался, вспомнил вымотавший душу май, щебетавший в окна больницы. После избиения компанией Кучерены Витек больше месяца зализывал раны. Попросил приемных родителей, без особого рвения опекавших его, не появляться в палате. Сорок дней сомнений и сожалений, необходимого одиночества, почти сломавшего его. Грязные стены, низкий потолок. Боль, страх, голоса, нашептывающие, что нужно засыпать мертвыми лягушками этот город зла. И робкое чувство надежды, просыпающееся каждый раз, когда он вспоминал Фею.
– Слушай, зачем ты тогда, в Очаково, прикидывался малолетним уркой? Хотел потрепать нервы тогда еще наивной девушке?
– Нет. Просто пытался быть адекватным этому миру.
– А сейчас адекватность заключается в том, чтобы изъясняться высокопарным языком и корчить из себя мудрого волшебника?
– Извини, если это выглядит именно так. Постараюсь быть скромнее.
– Пойдем искать крышу над головой. Как думаешь, на лучший номер «Рэдиссон» мне хватит финансовой фантазии? В качестве кого представить тебя работникам отеля? Сына, чудом спасшегося от налета гигантской косы? Хотя нет, мама из меня очень молодая… Сгожусь, пожалуй, только на сестру милосердия.
Фея облизала вымазанные в кетчупе пальцы:
– Ты, конечно же, знаешь, из-за чего происходит эта катавасия с нашим уютным миром?
– Подозреваю, что знаю, из-за кого…
Витек быстро пошел к выходу с моста.
Francois Feldman: «Magic Boel Vard»
Кратер придирчиво рассматривал себя в зеркале трюмо.
– Хозяин, у тебя бритва есть? – крикнул в ухо Шаману, который, пошатываясь, засыпая на ходу, пытался натянуть косуху прямо на голое тело.
– Бить-колотить!.. – забурчал под нос Костя. – Ты женихаться идешь или мир спасать?..
Пока они топтались в коридоре, Кораблев досматривал депрессивные новости, которые, почти не прекращаясь, шли по ящику, и цокал языком.
«Все так же плохо, как у Шварценеггера в „Терминаторе-2“ или у Джека Воробья во второй части „Пиратов“. Даже хуже…»
– По ко-о-оня-ям, бойцы! – тихо взвыл Шаман, поднимая и вновь роняя ключи. Поднимая и роняя.
Саня двинулся вперед. Кратер сзади втолковывал почти бесчувственному Косте:
– О чем мне с ней говорить? О фильмах, о музыке? Мне тридцать пять, ей двадцать. Бездна. Мы и слов-то общих не найдем…
В «скорой» их встретили недовольными взглядами.
«Несколько кило „зелени“ санитарам уже мало, чтобы безропотно соглашаться на частный извоз. Бедный российский бюджет, прости нас за разврат», – подумал Кораблев и попытался вообразить у себя в кармане пачку долларов.
Вновь прибывшие постарались сделать вид, что трезвы, как космонавты на старте. Они молча и почти бесшумно расселись на носилках вдоль стены салона. Напротив устроилась Оля. Редко задерживаясь на лицах, вокруг метались тени деревьев, заполонивших старый московский дворик. Ветер рвался в двери «скорой».
Все пассажиры «Газели» были одеты более чем примечательно.
Кратер – в свою оранжевую спецовку МУП «Стрижи», Костя – в грязную потертую косуху, Кораблев – в легкий красный свитерок, в несколько слоев закручивающийся на горле. На Толе – шикарный итальянский костюм индиго, белая рубашка, синий галстук, все удивительно чистое и выглаженное.
Оля переоделась в черный халат со множеством застегивающихся карманчиков и натянула зеленую бейсболку с надписью «Чавес».
Края халатика, не закрывая весьма достойных ножек, шевелились много выше колен, подчеркивая каждое движение медсестры.
На губах у прибывших мужчин крутилось восхищенное: «Ох, ни фига ж себе халатики стали выдавать медперсоналу! Доктор Смерть, ни дать ни взять…»
Но говорить стеснялись, опасаясь раскрыть крайнюю степень опьянения.
Djordje Balasevic: «Dojoska»
– Ты хуже, чем все библейские грешники и грешницы вместе взятые. Все твои чувства теперь атрофированы, – уверенно заявил Витек. Они шли по звенящему холлу «Рэдиссон».
Фея задумалась, стрельнула глазом на своего не по-детски красноречивого спутника: