Девушка, которой нет
Шрифт:
Кораблев выключил трубку и допил чай, любуясь закатом над Москвой.
Потом пошел и проделал операцию, которую выполнял каждый вечер. Набрал в поисковике «Фея». Результат – полтора миллиона страниц! До утра он барахтался в море слов о пансионатах, свадебных салонах и детских сказках.
Слово «Фея» – как глоток воздуха тонущему. Выплывал и нырял снова.
Кораблев всегда был скор на клятвы. В это утро Саня решил любой ценой найти девушку. В отличие от других обещаний, это он выполнил. Стоимостью стала его жизнь – ровным счетом пустяки, когда любишь.
Часть I
Фея
Четыре месяца назад (конечно, это условный период – хронометраж в этой истории бессмыслен)
Бессмертие души влечет нас столь сильно, задевает столь глубоко, что надо позабыть все эмоции и стать беспристрастным, чтобы понять, что же это такое.
Вот что мы сделаем с божественностью человека – мы ее спрячем в самую глубину его самого, потому что это единственное место, где ему никогда не придет в голову искать.
Muse: «Batterf lies And Hurricanes»
Глава 1
Где мои деньги, тля?
12.00
Vanessa Mae: «Storm»
– Эй, пацан, долго здесь крутишься? – Фее пришлось сощурить глаза, чтобы придать лицу недостающей уверенности. – И чё, бля?
Несмотря на вызывающий тон, мальчик смотрел доброжелательно – беззлобная ухмылка, плохо скрываемая заинтересованность, усердные фрикции на сгнившей скамейке.
– Ты, бля, свои грязные, бля, междометия, бля, забудь, бля. – Фея надеялась задавить собеседника своим недюжинным интеллектом, продемонстрировать который выпало таинственному слову «междометия».
Сработало.
– Ладно, не пыхти, проехали, – с показной ленцой процедил пацан, ожидая повторения вопроса.
– Посмотрим, имбецил, далеко ли…
Для окончательного триумфа девушка задействовала еще одно слово, которое наверняка отсутствовало в словаре очаковских аборигенов. Малый, действительно, на диагноз не обиделся. Лишь глаза подозрительно, но растерянно моргнули.
«Чует, что не комплиментами потчую. Господи, как все криво, как все неправильно…» – устало подумала Фея. Презрительно бросила:
– Давно здесь растешь? – Дернула носом в сторону покосившейся скамейки, на которой раскачивался малолетка, безжалостно сокращая ее последние дни.
«Как он ухитрился оседлать эту груду досок?»
– Сколько себя помню, крошка.
– Крошкой будешь называть то, что затерялось в твоих малолитражных трусиках. – Крайнее удивление на лице сопливой очаковской особи выдало потрясение риторикой. – Полчаса уже сидишь возле этого гнилого подъезда?
Пацан кивнул и сплюнул ей под ноги.
Девушка тоскливо посмотрела на ржавые уголки стальной двери – скорее заплаты – на входе в пятиэтажку, давно убитый домофон, серую потрескавшуюся известку.
«Как все уныло… Боже, боже!.. – в очередной раз запричитал в голове чужой плаксивый голос (голос так
Она сделала шаг к расплывшемуся сугробу, в котором пошатывалась скамейка. Мартовский трудоголизм солнца уже отозвался в московском пейзаже – снег оседал, темнел, проявляя прошлогодний мусор и островки собачьих экскрементов. Солнце по-весеннему благодушно пребывало во всем – даже в зеленоватом плевке пацана, медленно растворяющемся в талой воде.
Беспредельность света только угнетала Фею, напоминая о тотальном затемнении внутри.
«Полцарства за одну жизнерадостную мысль. Полцарства – не меньше!» – пыталась напроситься у судьбы на удачу.
Надежды еще не растаяли, но уже потемнели, как усыхающие островки копченого московского снега.
Полчаса назад Фея пулей выбегала из этого подъезда. Стальная дверь сработала как гильотина. Девушка не смогла увернуться – массивный корпус врезал по ее миниатюрному рюкзачку. Именно здесь, со злостью выдергивая из ловушки свое барахлишко, она и посеяла кошелек. А в нем… нет, Фея больше не могла складывать дензнаки и процеживать эту цифру сквозь отчаяние. Мысль о сумме моментально доводила до полуобморочного состояния – с тошнотой, черными кругами в глазах и расплывающимися, как в слезах, костлявыми контурами облезлых берез, натыканных по всему двору.
Чуть позже, все еще оглушенная бессмысленной беседой, состоявшейся в этом доме, она обшарила все закоулки рюкзака. Мыслей, как и денег, не было. Паника, отчаяние, тиски, сжимающие сердце, и капли пота, остывающие на бесшабашном и свободном весеннем ветру, – она неслась обратно по полноводным масляным лужам, которые ранее старательно обошла. Холодное хлюпанье в туфлях, взбесившийся пульс, разлетающиеся брызги – всё, кроме икающих мыслей («Пропала, скорей, скорей…»), ощущалось отстраненно, в замедленной съемке. В мелькающих картинках будущего лихорадочно нащупала образ беззащитного кошелька, валяющегося рядом с ржавеющей дверью. Образ был такой яркий, что Фея уверилась – ей повезет, она найдет пропажу.
Фея была потрясена, когда кошелек не обнаружился.
Она осмотрела снежную кашу перед дверью, заглянула в подъезд. Отчаяние ощущалось как ровный, изматывающий зуд внутри. Вместе с радостным гулом ущербного московского дворика до Феи стали доходить и другие звуки, например скрип покалеченной скамейки, на которой елозил чумазый пацан.
«Сейчас замучаешься угадывать, сколько им лет – десять?.. тринадцать?.. И как с ними разговаривать – могут ножом пырнуть, могут Кафку наизусть декламировать… Кошелька нет. Значит, кто-то его уже присвоил…»
Фея сомневалась в способности сограждан поступить милосердно и вернуть ей деньги. Тем более такую сумму. Она нуждалась в объекте для своей безысходной ярости. Разозлиться на малолетнего упырька не представляло труда.
– Слушай, мутант, – доверительно, почти ласково проворковала она, – я кошелек здесь посеяла. Много людей шарилось вокруг моих денежек?
– Сколько было, лохушка? – Пацан подобрался, готовясь перекувыркнуться в сугроб, если она кинется выцарапывать ему глаза.