Девушка, которой нет
Шрифт:
Чтобы не было фантазий, подобных сомнениям Чжуан-цзы, В. И. Ленин советовал бить дубиной по башке, логическими аргументами убеждая в нереальности этой дубины. посетила мастера дел интимных трижды в жизни, тогда как Ленка наведывалась к нему ежемесячно.
«До какого же отчаянного отчаяния я дошла, если надеюсь, что врач объяснит, почему я ничего не чувствую…»
Тот, на кого надеялась Фея, вышел из-за ширмы.
– Как вы сюда попали?! – взвизгнула девушка и инстинктивно накрыла руками бедра.
Перед ней стоял Викентий
– Выбрались из своей каморки? – Фея заерзала, стараясь, не потеряв достоинства, выскользнуть из ловушки.
Гинеколог испуганно оглянулся:
– Мы знакомы?
Несомненный «Викентий Сергеевич» юркнул за ширму, долго там ковырялся, ругался. Что-то грохнулось и разбилось. Вернулся с фотографией.
«Хорошо хоть не с фотоаппаратом…»
Фея успела одеться. Она закричала на своего бывшего работодателя:
– Я догадывалась, что у вас с головой не Копенгаген! Но так, чтобы вы искали разрешение ваших инфернальных задач в темноте за нашими воротами… Это возмутительно!
Девушка бросила взгляд на фотографию, которой он настойчиво тряс перед ней, пытаясь всучить в одну из рук, которыми Фея размахивала, как дерево ветками.
– Фотожаба? – На фотографии были изображены два Викентия Сергеевича в разных одеяниях. – Зачем вы вашу щербатость множите?
– Викентий – мой брат-близнец. Неужели мы так похожи?
Фея вгляделась. Возможно, подействовал гипноз, но она действительно уловила различия – стоявший перед ней Викентий Сергеевич казался старше, а хитрый прищур выглядел добрее.
– Вот и паспорт. Я – Олег Сергеевич. Двадцать лет врачебной практики. Мой брат, известный политик, умер несколько лет назад. Это достаточное основание, чтобы продолжить осмотр? Еще раз рискнете? – Он кивнул на гинекологическое кресло.
«Что может быть глупее, чем дважды за пять минут карабкаться на эту смотровую площадку?»
Олег Сергеевич продолжил из-за ширмы:
– В сущности, наш выбор не столь уж полярен. Мы занимались одним и тем же делом. Я лечу сотни женщин. Брат лечил только одну. Иногда, правда, деликатно пользовался ее беспомощностью.
– Какую… женщину? – закашлялась Фея и не смогла изящно скинуть трусики.
– Россию-матушку. Я же говорил – он был политик.
Его руки показались теплыми, скользкими ужами, не такими уж невыносимо неприятными.
Олег Сергеевич, как и всякий хороший гинеколог, почти ничего не спрашивал. Не переставая бубнил под нос, и за мурлыкающей интонацией угадывалось – он вполне удовлетворен тем, что увидел.
Но Фея не могла уйти ни с чем. Она пришла жаловаться на жизнь. И она рискнула.
– Я н-ничего не чувс-ствую, – заикаясь, созналась она. – Как под наркозом.
Олег Сергеевич вновь удовлетворенно зашептал в усы. Фее показалось – он бормочет о том, что ожидал от нее услышать потрясающую новость в этом роде.
– Вы переносите ваш конфликт с миром, ваше недоверие
– Чтобы миру было удобнее и приятнее пользоваться мной? Что еще вы можете открыть мне обо мне? – Фея решила, что Олег Сергеевич хочет отделаться общими фразами.
– Многое. Повидали бы вы с мое этих ваших бутонов… – Фея не уловила в этой фразе должной степени мужского уважения и врачебной деликатности. – Могу рассказать не только о вашем чувстве вины перед миром, но и об отметках в третьем классе.
Если бы с гинекологического кресла можно было провалиться под землю, Фея бы тут же это сделала.
«Откуда он знает? Из желтой прессы?»
– Как вы?.. – вслух ужаснулась она.
– Я же объяснял. Двадцать лет практики. Исключительно по тому, что ежедневно вижу, я могу нарисовать самую достоверную картину мироздания. Впрочем, этим я занимаюсь вечерами, наедине с компьютером.
Фея все еще сгорала от стыда, а Олег Сергеевич, видимо оседлав любимого конька, усыплял объяснениями:
– В сущности, в терминах гинекологии можно объяснить любую проблему, любое явление философского, социального, космологического характера. Великая наука о ваших, так сказать, достоинствах.
Фактически он объяснял это не столько ей, сколько ее «так сказать, достоинствам».
– Вы прозрачно намекаете на то, что можете объяснить происходящее со всеми нами, с миром вокруг? – Дискутировать в этом положении Фее было не вполне удобно.
– С миром не могу. С людьми – пожалуйста. Аноргазмия.
– Простите?
Олег Сергеевич уже строчил в медицинской карточке. Не поднимая головы, забормотал:
– Аноргазмия. Все известные науке степени. Отсутствие счастья, хотя жизнь и сопровождается приятными ощущениями. Следующая стадия заболевания – жизнь безразлична, возбуждение, приятные ощущения и удовлетворение фактически отсутствуют. И, наконец, жизнь неприятна, сплошь из тягостных ощущений. Люди придумывают себе новые миры, иллюзии, проще сказать – занимаются мастурбацией, вместо того чтобы научиться получать удовольствие в уже существующем пространстве. К счастью, ни одного из указанных симптомов у вас я не наблюдаю.
Он говорил еще и еще, но Фею так и подмывало задать главный вопрос, которым в начале своей одиссеи удивила оператора сотовой связи: «И все-таки – жива ли я?»
Я могу вновь научиться любить?!
Чтобы получить ответ, она бы не возразила, если бы к ней вновь прикоснулись теплые ужи гинеколога. Но момент был утерян – Олег Сергеевич встал из-за стола и ушел в другой конец кабинета, откуда блеснул стеклом шкафчик с пробирками. Вопросами о жизни и смерти сложно перебрасываться через всю комнату. Тем более когда собеседник пакует твой мазок.