Девушка с холмов
Шрифт:
Она долго молчала, так что я потерял надежду на ответ. В конце концов, это не мое дело. Но она вдруг спокойно произнесла:
— А разве для этого нужны какие-то причины?
— Но, черт побери, причины есть у всего!
— Может быть, мне просто хотелось, чтобы кто-то сказал, что любит меня. Даже если бы он лгал. Для меня это не имеет значения.
Я лежал и думал, как это может не иметь значения, если тебе восемнадцать лет?
Пока она собиралась, я смешал себе еще один напиток и сел на стул у окна. Выпив, я переоделся
Когда она вошла, я оторопел. Не знаю, было ли дело в ее новой одежде или в новом выражении ее глаз, но Анджелина казалась совсем иной.
Коричневый полотняный костюм ей очень шел. Так же как и тонкая желтая блузка. На ногах ее красовались очень тонкие нейлоновые чулки и белые туфли на шпильках.
Она выглядела как девушка из колледжа, за исключением, пожалуй, волос. Она туго собрала их в “хвост” на затылке, и не верилось, что у нее длинные волосы. Все же не понимаю, зачем женщины стригутся?
Она повернулась на каблуках, склонив голову, чтобы я мог как следует ее оценить. В ее миндалевидных глазах сияла дразнящая улыбка.
— Ну и как я выгляжу?
— Великолепно!
— А как тебе нравятся мои чулки?
— Блеск. У тебя такие красивые ноги!
— Спасибо. Знаешь, Боб, — продолжала она, — ты милый, но почему к тебе так трудно подступиться?
— Я антисоциальный человек. Давай идем. Ты не забыла, нам надо к мировому судье!
— Ты еще не передумал?
— Что значит — не передумал? Я никогда этого не хотел.
— Ну, спасибо. Если я вызываю у тебя такое отвращение, почему ты настаиваешь?
Кажется, мы начинаем все снова, устало подумал я.
— Идем, ради Христа! Идем поженимся! Она посмотрела на меня неприязненно и повернулась к двери:
— Хорошо, я уступаю. Никогда, наверное, не пойму тебя. Чуть скажешь что-нибудь хорошее, как тут же, на одном дыхании, говоришь гадости!
Еще не пробило трех часов, и улицы были опалены послеполуденным солнцем. Мы медленно шли к зданию суда, и Анджелина то и дело выгибала шею, заглядываясь на свое отражение в витринах. Она никак не могла привыкнуть к своему новому облику.
В офисе мирового судьи было жарко и не очень чисто. Он что-то долго бормотал сквозь небрежно подстриженные усы, коричневые от табака, при двух свидетелях, приглашенных нами с улицы. Когда процедура закончилась, я вручил судье конверт с десятью долларами и мы вышли на улицу. На ступеньках крыльца, в тени здания, я медленно начал сознавать, что больше не холост. Я был женат. Я рассмеялся, и Анджелина взглянула на меня удивленно:
— Что тебя так рассмешило?
— Я просто вспомнил одну смешную историю. Вот и все. Были два ирландца. Одного звали Пат, а как звали другого, я забыл. Кажется Моррис.
— А ты понимаешь, что мы женаты? — прервала она меня.
— Знаешь, нет. Я как-то не подумал об этом.
— Мне кажется иногда, что ты просто сумасшедший!
— Ну и куда мы отсюда? — спросил я. Она посмотрела на меня озадаченно. Никто из нас не представлял, что делать после церемонии. Все это было нам как бы навязано, и мы торопились пройти через формальности, по крайней мере я. Теперь же, когда все позади и женитьба — свершившийся факт, мы испытывали чувство пустоты. Теперь некуда было торопиться.
— Я думаю, что мы уже пришли, — проговорила Анджелина взволнованно. Она смотрела на улицу.
— Наверное, да. Ты вернешься домой?
— Нет.
— Ну, ты теперь сама себе хозяйка.
— Да, я знаю.
Мы помолчали с минуту. Потом она спросила:
— А ты куда поедешь?
— Думаю, что в Новый Орлеан. Но эта идея уже потеряла для меня свою привлекательность. Я не мог вызвать у себя по этому поводу прежнего энтузиазма.
— Я хочу поехать сегодня вечером. А ты можешь остаться в гостинице. Я только заберу свои вещи и уеду.
Она покачала головой, все еще не глядя на меня:
— Нет. Это твоя комната, и я не хочу быть тебе обязанной. Я уже и так слишком много тебе должна. — Она показала на полотняный жакет.
— Ты мне ничего не должна.
— Нет, должна. Я бы рада обещать тебе вернуть долг, но не знаю, смогу ли когда-нибудь.
"В ней есть какая-то упрямая честность”, — подумал я. Мы постояли в некотором замешательстве еще какое-то время. Затем она обернулась ко мне:
— Ну, спасибо за все. Прощай.
— Прощай, — беспечно ответил я.
Она медленно спустилась по ступеням на тротуар, постояла несколько мгновений, будто решая, в какую сторону повернуть, и затем уверенно пошла по улице.
Я смотрел ей вслед, чувствуя себя почему-то ужасно. О, эта прямая спина, эти упругие, прекрасные линии ее ног, эта гордо поднятая голова!
Анджелина, бесспорно, очаровательная девушка, такая гордая и упрямая и, может быть, более одинокая, чем кто-либо на свете. И у нее, возможно, осталось всего около двадцати долларов. Конечно, она ни за что не вернется домой, хотя не знает, как заработать себе на жизнь. И существует только один-единственный путь, на который она может вступить. И при этом она была слишком твердой, чтобы заплакать.
Ну, подумал я, меня это не касается. Не открывать же мне женскую школу. Она сама впуталась в эту историю, пусть сама и беспокоится. Но беспокоилась ли она?
Что с Ли? Да, что с Ли? В такую историю попадают двое. Если бы она не захотела, он один, вероятно, не влип бы так. Да, после всего пережитого у нее очень много претензий к Ли, не так ли?
К чему все это морализирование, прервал я себя. Какая разница? Если в такой неприятности никто не виноват, то что же мне беспокоиться? Ведь для меня она никто, так почему я должен волноваться? Пусть идет.