Девушка с холмов
Шрифт:
— Прости, — проговорила она, — мне очень жалко, Боб. Ты меня простишь?
— Ладно, забудем об этом!
— Нет, я хочу, чтобы ты сказал, что простил меня!
Глаза ее смотрели на меня умоляюще, и волосы ее, рассыпавшиеся по руке, были всего в нескольких дюймах от моего лица. Это были прекрасные волосы, немного темнее золота, и я подумал, что это цвет дикого меда.
— Да пустяки, — отмахнулся я, — я сам виноват.
— Нет, это я виновата. Но ты напугал меня. И меня взбесило, как ты дико вел себя.
— Прости.
Она рассматривала меня одно мгновение широко раскрытыми глазами, а потом мягко произнесла:
— Не надо быть таким грубым, ладно?
На этот раз она меня не ударила. Она обхватила мою шею руками и притянула мою голову вниз, словно пловца, который тонет.
Потом мы долго лежали рядом, ничего не говоря и просто испытывая спокойствие под ветерком вентилятора.
Через какое-то время она вздохнула и что-то пробормотала.
— Что ты говоришь? — спросил я.
— Я сказала, что здесь хорошо. Боб. Тебе нравится? — И тут же добавила:
— Ты понял, что я имею в виду? Хорошая у нас комната.
— Зачем ты это сделала? — спросил я. Я начинал думать, что никогда не пойму Анджелину. В ней было слишком много всего, разного.
— Сделала что? — тихо переспросила она.
— Ты что, ничего не сделала?
— Я просто хотела, чтобы ты посмотрел на мои новые вещи, потому что ты был таким милым и купил их мне.
— Да, я знаю, — ответил я. — И затем произошла странная вещь. Похоже, ты за это не в ответе!
Она повернула ко мне лицо и лениво улыбнулась.
— Если тебя действительно интересует беспристрастная критика этих тряпок, то позволь дать тебе один совет. Демонстрируй их не на себе. Когда ты их надеваешь, ты только смущаешь.
— Я не думала, что я тебе нравлюсь. — Она все время возвращалась к одному и тому же.
— Дело не в том, нравишься ты мне или нет. Но это все равно как получить удар кувалдой между глаз. Эффект тот же самый.
— Знаешь что? — Она внезапно поднялась и оперлась локтями о мою грудь. В глазах ее прыгали бесенята. — Когда-нибудь ты сорвешься и все же скажешь мне что-нибудь хорошее!
— Несомненно.
— Мы станем с тобой добрыми друзьями, да?
— Конечно, конечно, — охотно согласился я, — особенно если будем ломать лед вот такими дружескими поступками, как сейчас. Можно мне называть тебя теперь по имени? Раз мы спим с тобой? Мне кажется, мы с тобой уже немного знакомы.
Я готов был треснуть себя за эти слова. Зачем я продолжал задевать ее? Но она не вспыхнула, как я ожидал.
— По-твоему, я очень испорченная, да? Она не сердилась. Напротив, она была тихой, и глаза ее немного погрустнели. Я ненавидел себя, потому что из глаз ее исчезла улыбка.
— Нет. И прошу извинить меня за эту последнюю остроту.
— Ничего. Не стоит притворяться, правда? После долгого молчания я произнес:
— А как ты относишься к замужеству? Ты думала об этом раньше?
— Какая девушка не думает?
— За кого-нибудь определенного?
— Нет, — сказала она задумчиво, — я ведь знаю мало мужчин. Папа никогда не разрешал мне нигде бывать или ходить на свидания. Единственное, как я могла встречаться с мальчиками или даже видеть их, — это выскользнув из дому потихоньку. И ты знаешь, чего они ожидают, если ты делаешь это.
— А что бы он сделал, если бы ты просто сказала, что идешь на танцы или куда-нибудь еще вопреки его приказу?
— Он выпорол бы меня кожаным ремнем.
— Когда ты была маленькой?
— Нет, в последние два месяца. — Она произнесла это спокойно, но с затаенной горечью.
— Он что, не знает, что так нельзя воспитывать девушку? Так нельзя обращаться даже с собакой!
— Я знаю. Он понимает собак. Он говорит, что нельзя ломать характер собаки, если хочешь, чтобы из нее получился хороший охотничий пес.
— По-моему, ему не удалось сломать твой характер.
— Нет. Ему бы это никогда не удалось. Мне кажется, я такая же несгибаемая, как он. Да, я убегала и не стыжусь этого. Я не думаю, что я хорошая, в том смысле, как ты это понимаешь. Но я предпочитаю быть плохой, чем такой, как он хотел. Я туда больше никогда не вернусь.
— А твоя мать? Она ведь никогда так с тобой не обращалась? А ты даже не сказала ей “до свидания”, когда мы уезжали.
— Мне ее жаль. У нее нет никаких своих мыслей. И я с ней не простилась только потому, что боялась расплакаться. Я ненавидела тебя и его, и я скорее умерла бы, чем один из вас увидел бы меня плачущей.
— Но ты ведь не ненавидишь меня так теперь?
— Нет, потому что ты был добр ко мне. И потому, что ты купил мне всю эту одежду. Может быть, дело даже не в самой одежде, а в том, что кто-то поступает со мной по-доброму. Ты можешь подумать, что купил меня этими вещами. Наверняка это приходит тебе в голову. И может быть, это в какой-то мере правда.
— Неужели эти тряпки имеют для тебя такое большое значение?
— Да, Боб. Что мне сделать, чтобы ты понял, как много они для меня значат. Чтобы понять это, надо быть женщиной.
— Ты влюблена в Ли?
— Нет.
— Нет? Совсем нет?
— Он мне нравится, и он может быть удивительно ласковым. Но это все.
— По-твоему, он в тебя влюблен?
— Он говорил, что разведется и женится на мне.
— И ты ему поверила? Как же, разведется он!
— Нет, конечно, не поверила.
— Совсем не поверила?
— Ты что думаешь, у меня совсем нет мозгов? Конечно, я ему не поверила. Я знала, чего он добивается. Он хотел только этого.
— Тогда скажи, ради Христа, зачем ты делала это?