Девушка с жемчужиной
Шрифт:
Праздник рождения ребенка был отмечен самым большим сборищем гостей, которое я видела в этом доме. На подготовку к нему нам дали десять дней. Десять дней мы только и знали, что чистили дом и готовили угощение. Мария Тинс наняла на неделю двух девушек, чтобы они помогали Таннеке с готовкой и мне с уборкой. Моя помощница соображала туго, но работала неплохо, если только я говорила ей, что именно надо сделать, и все время за ней приглядывала. Мы перестирали все скатерти и салфетки — и грязные и чистые, а также всю одежду — рубашки, халаты, капоры, воротники, носовые платки, шапочки и фартуки. В другой день мы стирали постельное белье. Потом мы вымыли все графины, стаканы, фаянсовые тарелки, кружки, кастрюли, сковородки, железные
К концу всей этой работы мои руки потрескались до крови.
Но дом сверкал чистотой.
Мария Тинс сделала праздничный заказ на баранину, телятину, языки, целого поросенка, зайцев, фазанов и откормленных каплунов. А также на устриц, омаров, икру и селедку, сладкое вино, самый лучший эль и пирожные, специально испеченные кондитером.
Когда я делала заказ на мясные продукты у Питера-старшего, он потер руки.
— Значит, еще один едок! — провозгласил он. — Тем лучше для нас!
В дом привозили большие круги сыра гауда и эдам, артишоки, апельсины, лимоны, виноград, сливы, миндаль, орехи. Богатый приятель Марии Тинс даже прислал ананас. Я никогда раньше не видела ананаса, и его жесткая колючая кожура не вызвала у меня особенного желания его попробовать. Да мне на это и не приходилось рассчитывать. Никаких яств мне не доставалось, разве что Таннеке иногда даст кусочек. Она дала мне попробовать икру, но та мне не особенно понравилась, хотя и считалась роскошью. Зато мне понравилось сладкое вино с чудесным запахом корицы. Во двор завезли запас торфа и дров, и там же лежала целая куча вертелов, которые одолжил сосед. Во дворе также хранились бочки эля, и там же жарили кабанчика. Мария Тинс наняла мальчика смотреть за кострами, которые мы поддерживали целую ночь после того, как водрузили кабанчика на вертел. Пока шли все эти приготовления, Катарина оставалась в постели вместе с Франциском, за которым ухаживала кормилица. Катарина казалась безмятежной, как лебедь. И так же, как у лебедя, у нее была длинная шея и острый клюв. Я старалась держаться подальше от большой залы.
— Вот так бы ей и хотелось жить всегда, — бурчала Таннеке, готовя рагу из зайца. Я была на кухне и кипятила воду, чтобы мыть окна. — Чтобы все были у нее на побегушках. Королева на перине!
Я посмеялась вместе с ней, зная, что не должна критиковать хозяев, но все же получая удовольствие, когда это делала она.
Все это время хозяин держался вдали от праздничной суеты — или запирался в мастерской, или сбегал в Гильдию. Я видела его только один раз — за три дня до праздника. Мы с моей помощницей драили подсвечники на кухне, когда за мной пришла Лисбет и сказала:
— Тебя спрашивает мясник. Он там, на улице.
Я положила фланель, вытерла руки о фартук и пошла за ней по коридору. Я была уверена, что это Питер-младший. Он никогда не видел меня в Квартале папистов. По крайней мере мое лицо не было красным, как это бывало после возни с прокипяченным бельем. Питер-младший приехал на тележке, где были сложены заказанные Марией Тинс продукты. Тут же стояли девочки, заглядывая в тележку. Только Корнелия оглянулась, когда я вышла из дому. Питер улыбнулся мне. Я сохранила спокойствие и не покраснела. Корнелия не спускала с нас глаз.
И не одна она. Я почувствовала, что за спиной стоит хозяин — я слышала позади его шаги, когда шла по коридору. Обернувшись, я увидела, что он заметил улыбку Питера и скрытую в ней надежду.
Он перевел свои серые глаза на меня. От них дышало холодом. У меня закружилась голова — словно я слишком быстро вскочила со стула. Оглянувшись на Питера,
Я почувствовала себя в западне, и мне это совсем не понравилось.
Я уступила дорогу хозяину. Он повернул к Моленпорту, не взглянув на меня и не произнеся ни слова. Питер и я молча глядели ему вслед.
— Я привез ваш заказ, — сказал Питер. — Куда все это складывать?
Когда я в воскресенье пошла навестить родителей, я не хотела им говорить, что у Вермеров родился еще один ребенок. Я боялась, что это еще усугубит их грусть по умершей Агнесе. Но матушка уже слышала эту новость на рынке, так что мне пришлось рассказывать им и про роды, и про молитву, в которой я участвовала вместе с семьей, и про приготовления к празднику. Матушку огорчило состояние моих рук, но я успокоила ее, сказав, что все худшее уже позади.
— А новую картину он начал писать? — спросил отец. Он всегда надеялся, что я опишу ему еще одну картину.
— Нет, не начал, — ответила я. В предыдущую неделю я почти не бывала в мастерской. Там ничего не изменилось.
— Может быть, он ленится, — предположила матушка.
— О нет, — поспешила я опровергнуть это предположение.
— Может быть, ему не нужны глаза, — сказал отец.
— Не знаю я, что ему нужно, — довольно резко ответила я.
Матушка удивленно посмотрела на меня. Отец поерзал на стуле.
Больше я о хозяине не сказала ни слова.
Гости начали прибывать около полудня. К вечеру не меньше ста человек толпились в доме, на площадке перед дверью и во дворике. Вермеры наприглашали самых разных гостей — и богатых купцов, и нашего булочника, портного, сапожника, аптекаря. Было много соседей, мать и сестра хозяина, кузины Марии Тинс. Пригласили также много художников и других членов Гильдии. Были приглашены и Ван Левенгук, и Ван Рейвен с женой.
Был там даже Питер-старший, уже без забрызганного кровью фартука. Когда я остановилась около него, чтобы подлить ему ароматного вина из кувшина, он сказал:
— Что ж, Грета. Мой сын будет завидовать, что я провел с тобой вечер.
— С какой стати? — проговорила я и в смущении отступила от него.
Все внимание гостей было сосредоточено на Катарине. На ней было зеленое шелковое платье, на котором распустили швы, чтобы оно влезло на ее еще не опавший живот. Поверх платья она надела желтую накидку, отороченную горностаем, которая была в картине на жене Ван Рейвена. Мне было странно видеть эту накидку на плечах другой женщины. Меня злило, что она ее надела, хотя, конечно, имела на это полное право. На ней также было жемчужное ожерелье и серьги, и ее светлые волосы были красиво причесаны. Она быстро оправилась после родов и была весела и приветлива. Избавившись от груза, который отягощал ее тело в последние месяцы, она легкой походкой переходила из комнаты в комнату, пила вино, обменивалась шутками с гостями, зажигала свечи, требовала смены блюд, знакомила людей. Она оставила гостей лишь на полчаса, когда кормилица принесла Франциска и дала ему грудь.
Хозяин по сравнению с ней был почти незаметен. Он сидел в углу большой залы, разговаривая с Ван Левенгуком, но часто поглядывал на Катарину, занимавшую гостей. На нем была элегантная бархатная куртка и шляпа отцовства, и он казался довольным жизнью, хотя и обращал мало внимания на гостей. В отличие от жены он не любил многолюдных сборищ.
Поздно вечером Ван Рейвен ухитрился поймать меня в коридоре, когда я несла в большую залу зажженную свечу и кувшин с вином.
— А, вот она где, большеглазая служанка, — воскликнул он, встав передо мной. — Ну здравствуй, милочка. — И он одной рукой схватил меня за подбородок, а другой поднес к моему лицу свечу. Мне совсем не понравилось, как он на меня смотрел. — Тебе надо написать ее портрет, — сказал он кому-то через плечо.