Девушка у моря
Шрифт:
Единственный вопрос, который Майя постоянно задавала себе, был: почему она до сих пор с ними всеми якшается?
Ответ не появлялся, как не появлялась надежда на улучшение.
***
На Песчанке было как никогда людно. В основном, всякая шпана разбилась на кучки и теперь все с жаром что-то друг другу доказывали.
Майя устало закатила глаза. Вот вечно с говна пену снимают, а на деле ничего из себя не представляют.
Взгляд выцепил Инну, пьяную и хохочущую, на коленях у своего «папаши», такого же подшофе,
Все, как один, блеклые, страшные, скучные и, скорее всего, тупые. Никита, и тот, готовый настолько, что толкни его – упадёт плашмя, даже не подставит руки. Посмотреть на его разбитое лицо стало почти осязаемым желанием.
Отказывать себе в таком удовольствии Майя не стала.
Она подошла к нему шагом выверенным, чётким, какой обычно бывает у людей военных и, остановившись аккурат напротив белобрысого идиота, двинула ему локтём в грудину.
Красильников упал, как и предполагалось, словно мешок с дерьмом, – также грузно, стремительно, по ровной траектории впечатываясь лицом в землю. Разбил он себе не только нос, судя по всему, но и такого зрелища было достаточно.
Майя улыбнулась совсем чуть-чуть, и снова уже собралась заворачиваться, когда случайно мазнула взглядом по стоящей впереди кучке.
Её словно взяли на прицел: просканировали рентгеновским зрением, пробрались вглубь – самую душу – вывернули наизнанку и разглядели каждый синеватый сосуд, коих много, и отдают они бордовым, если внимательно присмотреться.
Время остановилось, вокруг ничего и никого, звуков нет никаких, даже болезненный вопль Никиты раздаётся как сквозь вату.
Глаза в глаза, не мигая.
Зрительный контакт прерывается, как только Майя, наконец, ощущает почву под ногами и додумывается уйти, пока буйная орава не решила её смести.
– Блин, да чё ты делаешь? Почему? – гундосит Красильников, продолжая лежать на земле и как будто не собираясь вставать.
– По приколу.
Ноги несут её так, что волосы назад.
А там, среди этой шелухи – остался он, даже не повернув голову в её сторону. Лишь к уголку разреза скатывается, как по рельсам, глаз, наблюдая из-под укрытия, не прямо. А то много чести.
Веки прикрываются, окончательно стирая обзор. На губах улыбка, в пальцах тлеет сигарета. Пахнет ментолом, хотя на вкус – обычный дерьмовый табак. Фильтр отдаёт горечью, и он думает в сотый раз, что стоит бросить курить. Но затягивается.
Сентябрьским днём она впервые видит его возле заброшенных складов, и отчаянно понимает, что тонет, как Титаник в океане.
***
Ему идёт девятнадцатый год, он курит ментоловые сигареты, иногда катается на тачке Дениса, потому что они в кентах, иногда встречается с девушками, хотя бы той причине, что они вешаются на него, как мухи на липкую ленту. И зовут его по-особенному – Мирон.
И вот тут-то выясняется, что он из тех типочков, о которых мамочки заранее предупреждают своих дочек.
Майю это не останавливает.
Она считает,
Рано утром – на часах только пять: ноль-ноль – приходит sms от Никиты. Причина банальна и проста: ему лучше, хотя лицо, да, опухло, будто пчёлы жалили пару часов кряду.
В открытом конвертике: «Он спрашивал про тебя. Интересовался, будешь ли ты на Песчанке в эти выходные.» И смайлик, который всегда её раздражал на раз-два.
Она улыбается, но только чуть-чуть. Пишет, что да, будет и откидывает телефон. Его интерес она чувствует аж отсюда, а к добру ли это, не задумывается.
Майя считает, что всё будет так, как должно, поэтому не удивляется, когда снова приходит сообщение от Красильникова.
«Ну, смотри, не просри возможность!» И, конечно же, ненавистный смайлик.
Майя также считает, что за услугу нужно платить услугой. Никита выступает информатором по воле своей, но явно не из-за аттракциона щедрости. Просто он знает, что Вишневская не скупится отдавать долги, так почему бы и да?
Телефон выключается. Сон продолжается.
Из неотправленного: «Ну, и жизнь, в целом, тоже не просри».
И, смайлик.
2. Чёрный человек
Обстановка, как на вокзале: шумно, сплошной галдёж, все куда-то несутся, постоянно толкая вон ту девочку, имя которой Майя никак не может запомнить.
На деле – это перемена между Львом Толстым с его «Войной и миром» и Формулой бинома Ньютона.
Инна предлагает прогулять, и Майя уже почти соглашается, но резко передумывает, когда замечает Стаса, обтирающего угол возле их класса. Он вроде бы не смотрит, но чувство такое, будто просверлили дыру.
Вишневской почти страшно от того, что он всё время ошивается около неё. Сталкер, что ли?
Будто почувствовав, что о нём думают, Стас поворачивается нарочито медленно, как бы вальяжно, словно показывая этим действием, что делает ей большое одолжение. Он улыбается так, что пробирает дрожь, и в этом оскале отчётливо читается: «Когда-нибудь я тебя трахну, Вишневская. Возможно, убью. И никуда ты не спрячешься.»
Майя усилием воли подавляет крик, который запутывается в спиралях глотки.
Ей бы покурить, но сигарет нет, а зажигалка давным давно закончилась, валяясь теперь где-то в недрах сумки (и почему не выбросит её? Наверное, талисман какой – ведь купила она её там, на Песчанке).
За школой, где обычно тусуются все, кому не страшны наказания от директора, она стреляет у Карины ментоловую сигарету (где мяты – ноль абсолютный) и облегчённо вдыхает, чувствуя, как сизый дым клубится в горле.
И стало хорошо.
***
– Тут, понимаешь, какое дело, – начинает Никита так, как обычно говорят о чём-то постороннем, не относящимся к самому главному, – Мирон спросил твой номер, и я его дал.