Девушка в цепях
Шрифт:
– Знаешь, мисс Дженни, по-моему это была дурацкая идея, – я отложила альбом.
Щеки продолжали гореть, словно меня застали за чем-то непристойным. Впрочем, думать о совершенно незнакомом мужчине в таком ключе – действительно непристойно. Наверное, мне должно было стать стыдно, но стыдно не было. И это было еще более непристойно.
– Лина пригласила меня на помолвку, – сказала я, чтобы отвлечься. – Вот только платья у меня нет. Впрочем, на бал я все равно не смогла бы остаться.
Несмотря на то, что очень хотелось. После дебюта подруги разговоров было столько, что мысленно я сама кружилась среди
– Не думаю, что тебе это пригодится, Шарлотта.
Отчасти она была права. Когда нет ложной надежды, обо всяких глупостях реже думается. Но я все равно думала. О том, как вхожу в зал под аркой, увитой цветами, и как меня встречают хозяева дома, как знакомят с остальными гостями. Как музыка льется над залом, и ослепительно сияют люстры. Кантрель и вальс, и следом еще один, и юбки летят по кругу, и мелькают строгие черные фраки, а ко мне подходит…
Кхм. Нет, раньше его в этих фантазиях не было.
Закусила палец, разглядывая лежащий рядом альбом, а потом решительно вырвала лист. Этому трюку меня тоже научил мастер Викс.
– Мы, художники, можем чуть больше, чем все остальные люди, – говорил он, – если хочешь сохранить что-то, нарисуй это. А если хочешь забыть – нарисуй и порви. На много-много мелких клочков, и развей по ветру. Тогда оно оставит тебя навсегда.
Вот только я почему-то медлила.
Желудок напомнил о себе урчанием: я забыла поужинать. Увы, пообедать тоже —после визита в музей сразу отправилась к Лине, а после модистки прибежала домой и взялась за набросок. Отложив его, снова открыла окно, где на вделанном в кирпичную кладку крюке в сумке из плащовки болталась бутылка с остатками утреннего молока и купленный вчера пирог с сыром. В общем-то, неплохой ужин, если так посудить.
Когда молоко нагрелось, мы разделили его с мисс Дженни и вместе зажевали пирогом.
Подогнув под себя ноги, я сидела на широком подоконнике в домашнем платье, искренне радуясь тому, что сразу по возвращении переоделась. Гостей у меня не бывало, а шнурующийся спереди корсет, который я носила под единственное приличное платье, так сдавливал ребра, что становилось нечем дышать. В домашнем можно было не волноваться, что переломишься в талии, если неосторожно нагнешься.
Вот как сейчас!
– Лови! – Я скомкала обертку из-под пирога и подбросила в воздух.
Кошка молнией слетела с подоконника и устремилась за «игрушкой». Я же подумывала над тем, чтобы заварить чаю, но для этого нужно было спускаться на общую кухню. Идти туда не хотелось, да и вообще, старую заварку давно пора слить, а после новой потом часа два не заснешь.
Поэтому я решила обойтись: взбила подушку, отогнула верхнее покрывало, расчесалась и, выпутавшись из платья, осталась в одной сорочке. Она доходила мне до щиколоток, по всем правилам приличий. В моей комнате особо не развернешься, но я все равно в два прыжка добежала до кровати, кутаясь в слои промерзшей за день ткани. Если накрыться с головой и часто-часто дышать, станет теплее. Мисс Дженни запрыгнула и устроилась на подушке, вволю потоптавшись по
– А еще на следующей неделе начнется выставка, – я высунула из-под одеяла нос, – и там будет «Девушка». Представляешь?
– Мурр, – ответили мне.
Засыпая, я думала о том, что там наверняка будут мастера со всей страны. Я смогу пообщаться с людьми, которые горят творчеством! А если картину высоко оценят столичные искусствоведы, возможно, в следующий раз в салоне на меня посмотрят уже иначе. И возможно, когда-нибудь я смогу оставить работу гувернантки, купить себе дом в пригороде и писать картины.
Только писать.
С этой мыслью я и заснула, а проснулась от странного чувства: что-то легко скользнуло по щеке. Невесомо, словно прикосновение кисточки. Спросонья отмахнулась от хвоста мисс Дженни и наткнулась на пустоту.
Повернулась, открыла глаза, но кошки поблизости не было. Зато у стола, где я оставила набросок, тенью во взрезанном рамой лунном свете застыл мужчина. Спиной ко мне, едва касаясь пальцами уголка листа. Хотя окно было плотно заперто, по комнате змеился туман, в темноте мерцали ядовито-зеленые нити. Они пронизывали комнату тонкими жилами и тянулись к силуэту незнакомца.
От ужаса перехватило дыхание, я хотела закричать, но поняла, что даже не могу пошевелиться.
– Поразительно, – произнес он. – Ты должна спать, Шарлотта. Но ты не спишь.
Щупальце тумана скользнуло по моей щеке: едва уловимой лаской, которую я приняла за беспардонность мисс Дженни.
– Почему ты не спишь, Шарлотта-а?
Чувствуя, что у меня сейчас разорвется сердце, я рванулась из зыбких оков сна. Оков, которые призрачными клочьями тумана разлетелись в воздухе. Понимая, что снова могу дышать и двигаться, набрала в грудь побольше воздуха. Я бы закричала, но в этот момент он повернулся.
И я потеряла сознание.
3
Дурацкий сон не шел из головы. Разумеется, это был сон, но сон настолько реальный, что я до сих пор отчетливо помнила каждую деталь. Особенно туман, скользящий по коже и голос: звенящий, как натянутая струна. Почему-то именно такая ассоциация сложилась, и избавиться от нее я уже не могла. Равно как и от воспоминаний легкого прикосновения к щеке, словно чьи-то призрачные пальцы ласкали скулу. Это было настолько странно, что утром я первым делом подбежала к столу. Набросок лежал там, где я его оставила, дверь в квартиру была заперта на щеколду, мисс Дженни сидела на подоконнике и умывалась.
– Мисс Руа! Вы неправильно подчеркнули артикль.
– Не может такого быть, Илайджа.
– Да нет же! Я точно говорю. – Мальчик поспешно подтянул к себе учебник вэлейского и, пролистав, ткнул в правило. – Вот. Здесь ставится такой.
Я перевела взгляд на страницу, затем в тетрадь, и поняла, что краснею. По ощущениям – до корней волос, потому что правило было простейшим, но я действительно неправильно подчеркнула артикль, когда проверяла работу. Раньше мне никогда не приходилось краснеть перед учеником, потому что ко всем заданиям я подходила педантично и скрупулезно. Сегодня же со мной, определенно, творилось что-то не то. И это что-то заключилось в зыбком певучем голосе, зовущем меня по имени.