Девушка в зеркале (сборник)

Ахерн Сесилия

— Прежнего не вернешь! — закричал он. — Ты все испортила!

— Так позволь мне исправить! Однако здесь, в этом доме, это невозможно. Я должна ехать домой, Герман. Я люблю тебя и хочу быть с тобой, но оставаться здесь я не в силах. Прошу тебя, уедем отсюда.

— Чтобы ты снова могла меня обманывать? — Герман схватил лампу и швырнул ее через всю комнату.

Лампа разбилась, и в комнате стало темно. Эмбер вскрикнула, будто от удара, и бросилась вверх по лестнице. Герман побежал следом, выкрикивая:

— Кто он, Эмбер? Кто он? Скажи мне. Он лучше меня? Богаче? Он лучше в постели? Чем он лучше, ты, глупая шлюха?

Он кричал и ругал ее последними словами, а когда она захлопнула и заперла дверь

спальни, он принялся колотить в дверь кулаками, пинать ее и бегать по площадке, выкрикивая ругательства и оскорбления. В минуты затишья Герман слышал, как жена плачет за дверью, и с каждым ее всхлипом распалялся еще сильнее. Ему хотелось побольнее ранить ее, чтобы она ощутила себя жалкой, нелюбимой, ненужной — каким он ощущал себя, просыпаясь утром и даже во сне.

Наконец Эмбер затихла, пылающее горло Германа устало от брани, и он ушел в свободную спальню, где плакал, пока не уснул.

Хэтти у входной двери слышала, что в доме бушует скандал: раздаются крики, оскорбления, и не решалась позвонить. Может быть, лучше вызвать полицию? Она привезла поддельное заключение, где говорилось, что во время установки охранной системы в доме была обнаружена асбестовая пыль, что требует немедленного выселения жильцов для предотвращения угрозы их здоровью. Но, представив злющие глаза Германа, Хэтти посмотрела на лист дешевой бумаги, который держала в руке, с текстом, напечатанным на домашнем компьютере, и подумала, что он не такой дурак, чтобы ей поверить. Вон как он взбешен, куда лучше, да и безопаснее, приехать в другой раз, и не одной. Может быть, стоит взять с собой племянника, будет изображать представителя властей. Правда, ему только пятнадцать, но он высокий — сойдет за взрослого.

Возвращаясь к машине, Хэтти горячо воззвала к Господу: пусть миссис Бэнкс останется живой и невредимой… и хорошо бы Герман не расслышал шум двигателя.

Когда на следующий день Герман Бэнкс проснулся, его жена исчезла.

В полдень Германа разбудил звонок. Под утро усталость взяла над ним верх, и он провалился в тревожный, прерывистый сон. Природа, словно позаимствовав его настроение, разразилась чудовищной бурей, и не раз в течение ночи он опасался, как бы порыв ветра не снес крышу. Днем буря продолжила бушевать, проверяя на прочность деревья вокруг дома. В окна бились тяжелые потоки дождя, меняя направление и цели для удара внезапно и дружно, точно птичья стая.

Телефон затрезвонил второй раз, и Герман понял, что это в спальне напротив звонит мобильник Эмбер. Замолчал на миг и снова залился — громко и противно. Она нарочно установила такой сигнал, хотела слышать звонок сквозь толстые стены из любой комнаты.

Решив, что Эмбер, как обычно, хлопочет внизу на кухне, хотя с каждым днем хлопот становилось все меньше, Герман вышел на площадку и позвал жену. Ответом ему служила мертвая тишина. Он вздохнул, предчувствуя новый день бойкота, и прислушался. Снизу не доносилось ни звука: не работали ни радио, ни телевизор, хотя Эмбер обычно громко включала Си-эн-эн, надеясь привлечь его внимание к происходящему в мире. Либо у них забрали последний телевизор, либо ее нет дома. Герман выглянул в окно: обе машины на месте. Он испугался, подумав, что она улетела в Нью-Йорк, как обещала вчера. Хотя вряд ли она уехала без телефона, а к прогулкам не располагала погода. Она, наверное, еще спит, успокоил он себя. Надо думать, она тоже всю ночь промучилась без сна, так что ей вряд ли захочется вылезать из постели до вечера. Тем более что в доме холодно, словно на улице.

Не успел Герман спуститься вниз, как вновь раздалась телефонная трель. Он прислушался: не шумит ли вода в душе? Нет, тихо. Он попробовал ручку — дверь заперта, значит, жена в комнате. Он заглянул в замочную скважину — с той стороны торчал ключ, не позволяя ничего рассмотреть.

— Эмбер? —

Герман тихонько постучал. — С тобой все хорошо? — Глупый вопрос, но он не сообразил, о чем еще можно спросить. Все было плохо, хуже некуда, и, даже если она снова стала похаживать налево, вчера он наговорил ей столько ужасных слов, что теперь, остыв и успокоившись, испытывал стыд. — Почему ты не отвечаешь на звонок?

Тишина.

— Не хочешь со мной разговаривать? — Еще одна глупость. Если не хочет, то и не будет.

Герман вздохнул и отправился на кухню, радуясь, что его невидимый соавтор пока не прельстился их кофеваркой. В ожидании, пока закипит молоко, он бродил по комнатам, где с прошлого вечера ничего не изменилось. На полу валялась разбитая лампа, стояло две пары резиновых сапог, в кладовой висело два пальто. В раковине со вчерашнего дня все еще стояла его чашка из-под кофе. Он проверил шкафы, ящики и убедился, что те немногие вещи, что у них остались, пока на месте. Это обеспокоило его по нескольким причинам, но сильнее прочего он боялся, что, если ничего не пропало, значит, ничего и не написано. Германа охватила паника: ведь он был так близок к завершению романа! Это было делом нескольких дней, он почти ощущал вкус финала у себя на губах, уже представлял, как привозит свою книгу в Нью-Йорк и вызывает всеобщее восхищение: всего за месяц он сумел создать шедевр. Забыв о кофе, Герман бросился вверх по лестнице в кабинет. Увидел новую стопку аккуратно отпечатанных страниц и испытал чувство громадного облегчения. Схватил страницы и, сияя от счастья, прижал их к груди.

У Эмбер снова зазвонил телефон.

При этом звуке сердце Германа тяжело застучало. Тревога, что спряталась было глубоко внутри, вновь дала о себе знать.

— Эмбер, — прошептал он.

Сбежав по лестнице, Герман принялся колотить в дверь спальни все громче и громче. Он стучал, колотил в дверь ногами и под конец попытался с разбегу выбить ее плечом. Тут он вспомнил хитрость, не раз помогавшую его брату Хэнку выбраться ночью с фермы, когда тот был еще подростком. Герман вернулся в кабинет, взял лист бумаги, сентиментально отметив про себя, что бумагу купила ему Эмбер, и дрожащими руками сунул его под дверь. Ручкой вытолкнул ключ из замочной скважины и услышал, как тот шлепнулся на пол. Герман осторожно вытащил бумагу, а с ней, слава богу, и старый ключ.

Он с волнением отпер дверь, надеясь увидеть жену в постели. Пусть закричит на него, швырнет чем угодно, только бы она была там. Герман увидел примятую постель, на полу, у исчезнувшего камина, — два собранных в дорогу чемодана. Из гардероба исчезла вся ее одежда. Чувствуя дурноту, он рывком распахнул дверь в ванную, уже мечтая, чтобы его обругали, потому что он вломился без стука. Там Эмбер тоже не было.

— Эмбер! — закричал он, заполняя звуками ее имени весь пустой молчаливый дом. — Ты нарочно прячешься? Я прошу прощения. Я усвоил урок! Пожалуйста! Пожалуйста, выходи! Прости меня, поехали домой. Вернемся в Нью-Йорк, я закончу книгу там! Эмбер!!! — Его голос осип от отчаяния и страха.

Внезапно его осенила догадка: она на улице. Он сбежал по ступеням, распахнул дверь и выскочил под сильный дождь и холодный ветер. Непогода ударила в лицо, распахнула пижаму, дохнула холодом в грудь, вздувая тонкую пижамную ткань. Шлепанцы тут же увязли в грязи, он сбросил их и босиком побежал в поле к голубятне, у которой Эмбер, как он знал, любила проводить время. Пусто, ни души. Щурясь от ветра и дождя, изнемогая от боли в груди, он громко плакал и кричал, но крики уносило ветром, а слезы смывало дождем. Измученный, насквозь промокший, весь заляпанный грязью — пока бежал сюда, он споткнулся и упал, — дрожа, Герман поплелся обратно в дом. Стоя у двери, он окинул взглядом пустоту — такую же он ощущал внутри, будто у него вырвали сердце.