Девушки из Блумсбери
Шрифт:
Эви не думала обо всем этом, пересекая двор. Вместо этого ее мозг отсчитывал время по ритмичному хрусту покрытой изморозью лужайки под легко обутыми ногами. С каждым четким, размеренным шагом ударялся о бедро потрепанный кожаный портфель, оттянутый весом сложенного внутрь образца ее работы: почти сто страниц разбора индивидуальности и сопротивления в работах де Сталь, которые Эви не могла бы написать лучше, за что и получила высший балл из возможных. В портфеле также лежало рекомендательное письмо от младшего научного сотрудника Кинросса. Тут Эви могла бы справиться лучше, но не знала, что ей это нужно.
Мими Харрисон написала
– Но мы встречались только единожды, – возразила Эви Мими по телефону в общей гостиной внизу.
– Чепуха, – ответила Мими с ноткой снисхождения в голосе. – Когда я двадцать лет назад прибыла в Голливуд, у меня было только письмо от бывшего партнера отца по юридической практике, и до этого я с ним встречалась всего один раз. Кроме того, Джеффри отчаянно хочет помочь тебе.
– Но почему? Почем ему… я хотела сказать, он не… не знает меня, – Эви часто срывалась на чотонский говор, общаясь с Мими, дружба с которой корнями уходила во времена, проведенные ими вместе в маленькой деревне.
Мими засмеялась – в беседах с серьезной Эви она всегда старалась придерживаться легкого тона.
– Но он знает меня, и он знает, что я на глазок определю хорошего человека.
Все же Эви отказалась. И все же Мими отправила письмо, как часто поступала с билетами в театр, на поезд и множеством других вещей, которые она пыталась подарить Эви на протяжении многих лет. Щедрость Мими Харрисон, знаменитой актрисы кино и театра, не знала границ.
Как не знала их гордость Эви. Поэтому сегодня она несла с собой рекомендацию профессора Кинросса. Кинросс за семестр раздавал множество подобных писем, но бедная Эви этого не знала. Она была крайне довольна, когда он предложил ей рекомендательное письмо. Она провела серьезную исследовательскую работу для его примечаний к «Ярмарке тщеславия», и он назвал ее способной и умелой. Конечно, для старшего научного сотрудника Кристенсона этого должно было хватить.
На часах было 2:22, и Эви чувствовала себя совсем крошечной, сидя в большом крутящемся кресле перед лицом всего своего будущего. Кристенсон опустил письмо Кинросса, похлопал по верхней из сотни страниц о де Сталь и вздохнул.
– Это исследование… сплошь малоизвестные писательницы. Даже де Сталь далеко до Джордж Эллиот.
Эви показался примечательным этот комментарий, притом что Кристенсон был широко известен своими познаниями о последней.
– В конце концов, сливки всегда поднимаются, не так ли? – он откинулся на стуле. – И совместная работа… по мистеру Теккерею…
Эви выпрямилась. Она особенно гордилась своими исследованиями для профессора Кинросса, которые выполняла вместе со Стюартом Уэсли, другим недавним выпускником. Кинросс хвалил ее за заметки и внушительный указатель, который она создала для поддержки его примечаний. Он советовал ей уделять оригинальным источникам столько времени, сколько возможно, часто подчеркивая, как критически важна аккуратность для всего проекта.
– Ваш коллега мистер Уэсли внес серьезный вклад, как я понимаю.
Эви еще сильнее выпрямилась.
– Мы оба внесли серьезный вклад.
Кристенсон замолк, щурясь как от ее скромности, так и от слишком знакомого рекомендательного письма перед ним. Кинросс ничуть не помогал своим студентам этими рутинными писульками.
– Да, что ж, я понимаю, что вы занимались исследованиями и прочим, но текст… – Кристенсон улыбнулся, так тепло и непривычно, что Эви внутренне насторожилась. – Как вы знаете, мне необходима определенная легкость в обращении с текстом, с, ах, с языком. – Последнее слово он произнес особенно отчетливо, почти с лишним слогом, и Эви тем сильнее ощутила собственный деревенский акцент, который, напротив, стремился к сокращению.
– Вы, возможно, не знаете, но с нового года я займу должность вице-мастера Болта. Останется меньше времени, чтобы писать самому, к сожалению. – Кристенсон взял в руки лежащие перед ним бумаги, легким ударом выровнял нижний край о промокашку на заваленном столе, затем вернул ей всю ее семестровую работу.
– Благодарю за потраченное время, мисс Стоун. – Он чуть кивнул в сторону закрытой двери кабинета, что было его знаком окончания разговора, и Эви быстро кивнула в ответ, прежде чем спешно уйти.
На обратном пути начал идти снег. Окна магазинов и пабов светились изнутри, и золотистое электрическое сияние мягко контрастировало с опускающейся тьмой ранней зимы. Но для Эви день был окончательно и пугающе завершен. Она не чувствовала, как на непокрытую голову и плечи ложатся снежинки, не замечала спешащих домой фигур с корзинами, полными выданных по карточкам продуктов, с намекающими на близкое Рождество свертками в коричневой бумаге под мышками. Вместо этого она потуже запахнула пальто, гадая, что только что произошло, проигрывая картины в голове раз за разом. Теперь она понимала, что упустила что-то, не только во время разговора с Кристенсоном, но и с Уэсли, и с Кинроссом, много раньше. Она чувствовала, как из замешательства начинает возникать чувство недоверия, и его внезапное – и запоздалое – появление беспокоило ее.
Эви знала, что эти три года работала усерднее любого другого студента. Ее оценки отображали это. Кристенсону никогда не найти ассистента лучше. И все же.
Она остановилась под окнами «Замковой таверны». Внутри виднелись студенты, смеющиеся и пьющие, сгрудившиеся вокруг разных столов, отмечающие последний день семестра и уже полным ходом идущие рождественские праздники. Она застыла на некоторое время, наблюдая за ними через стекло с ледяным узором, уверенная, что никто не заметит ее маленький размытый силуэт на фоне обсыпанной снегом ночи.
Когда Эви вернулась в свою квартиренку на самой северной оконечности Касл-стрит, на истертом ковре в нескольких футах от порога ее ждало еженедельное письмо от матери. Эви повесила кожаный портфель на предназначенный ему крючок на вешалке, на которой не было ничего, кроме ее верного черного зонта, и застыла бесцельно посреди гостиной, оглядываясь вокруг. Скоро придется начать собираться. Она понятия не имела куда.
Братьев разбросало далеко от дома, кроме младшего, Джимми, которому только исполнилось десять. Отца два года как не стало от инфекции в хромой правой ноге, которую он на неделю опоздал показать местному доктору. После этого семейную ферму продали, а мать с Джимми переехали в маленький двухэтажный домик на главной улице деревни. Но Эви изо всех сил трудилась не для того, чтобы вернуться домой.