Девушки, согласные на все

Царева Маша

– Нет. Не могла, – перебила Ева. – Я же попросила, давай больше не будем об этом.

– И все-таки я предпочел бы договорить. – В его голосе зазвенели металлические нотки.

Она становилась мягкой, когда он сердился. Ева очень тонко чувствовала его настроение. Она могла бы стать ему идеальной женой – могла бы, если бы он в принципе был в состоянии влюбиться.

– Хорошо, – как он и предполагал, покладисто согласилась она. – Хорошо, договори, если тебе так легче. – И уселась на стильную кухонную табуретку, уставившись на него своими глазами-блюдцами.

Филипп прикинул и решил: славой эту девушку вряд ли соблазнишь. Она какая-то нечестолюбивая,

отчаянная. Что ей эта слава? Значит, остаются деньги, денег у нее точно нет. Она упоминала, что где-то в далеком провинциальном городишке у нее есть семья. Она вспоминала о родном доме с какой-то тоской, сетовала на то, что вряд ли когда-нибудь сможет им помочь, говорила, что она для них – отрезанный ломоть.

Да и сама Ева одевалась, как нищенка, а ведь молоденькая совсем. К тому же не уродка. И не слепая – видит, как ее более удачливые и предприимчивые сверстницы разгуливают в блестящих норковых шубках, подкрашивают губы перламутровыми французскими помадами и вертят в пальчиках с наманикюренными коготками микроскопические мобильные телефоны.

С первого взгляда кажется, что ей на все эти прелести жизни просто наплевать. Но такого просто не может быть – наверняка в глубине души она им завидует. Может быть, это не оформившаяся до конца зависть. Может быть, она и сама ее до конца не осознала. И даже если ей на моду наплевать, то никак не может быть, чтобы она не стремилась к элементарному комфорту. Через ее ботинки макароны процеживать можно – дырявые же совсем! После каждого выхода на улицу Ева долго потом сушит их на батарее… И Филипп решился.

– Знаешь, у меня много знакомых девушек, которые этим занимаются. На самом деле ничего такого в этом нет, – завел он свою привычную песню. – Порноактриса и проститутка – это совсем не одно и то же. Все эти девушки – разные. Есть среди них успешные фотомодели и просто красивые студентки, есть даже одна учительница.

– Вот как? – усмехнулась Ева. – И что же она преподает? Этику и психологию семейной жизни?

Он не улыбнулся неловкой натянутой шутке.

– Зря ты смеешься. Преподает она математику. Пойми, не любая женщина сможет этим заниматься. Мало иметь смазливую мордашку, необходимо быть личностью. Необходимо, чтобы камера тебя любила. А лишь бы кого камера не любит, поверь мне.

– Если у тебя много знакомых… девушек такого рода… – она помолчала, рассматривая собственные обкусанные ногти. – Тогда почему ты хочешь, чтобы в этом фильме непременно сыграла я?

– Потому что ты лучшая, – серьезно ответил Филипп, не чувствуя себя при этом обманщиком. – Ты могла бы заработать много денег. Очень много денег.

– Да ну? – Казалось, в ее глазах мелькнул интерес, и Филипп немного успокоился.

– Конечно, пока ты неизвестна, много никто не заплатит, – поспешил добавить он, – но ты могла бы рассчитывать… на гонорар, скажем в пятьсот долларов. Пятьсот долларов – и это всего лишь за пару съемочных дней. – Он торжествующе взглянул на нее.

Лицо Евы изменилось, и на минуту Филиппу показалось, что он победил. Так просто! Как все оказалось просто!

– Пятьсот долларов? – глухо повторила она. – За пару съемочных дней?

– Ну да, – подтвердил он, чувствуя себя полным идиотом.

Что-то было не так. Ее глаза вдруг погасли, а еще секунду назад, когда он сказал, что она лучше других актрис, в них светилась такая надежда, такое удивление, такое… почти счастье.

– Знаешь, – она отвела взгляд. – Знаешь, по-моему, нам дальше не по пути.

– Что? – не понял Филипп. – Что ты имеешь в виду?

– Пожалуй, я засиделась

здесь. – Она старалась казаться спокойной, но в ее голосе звенела близкая истерика. В конце концов, она была всего лишь восемнадцатилетней девчонкой, которую, как ей самой показалось, он жестоко обидел.

– Евочка, да что ты глупости говоришь? – Он сорвался со стула, присел перед ней на корточки, приобнял ее за талию. – Дорогая, я уже к тебе так привык! Только не говори, что собираешься уходить…

И она не выдержала. Впрочем, примерно этого он и ожидал. По ее круглым щекам заструились соленые потоки – она плакала беззвучно, ее глаза были широко раскрыты, взгляд оставался осмысленным. Даже нос почему-то не покраснел. Она выглядела как манекен, лицо которого опрыскали водой, – если бы Филипп увидел такую сцену в кино, ни за что б не поверил, что актриса плачет по-настоящему.

Обычно женщины кокетничают, даже когда плачут. Им ведь прекрасно известно, что слезы, хоть и являются мощным оружием в вечной войне полов, отнюдь не украшают применившую сей прием даму. Поэтому мало кто из представительниц слабого пола решится продемонстрировать эту самую слабость вот так вот явно – не прикрыв ладошкой лицо, не отвернувшись, не опустив голову. Ева же и не подумала об этом – она просто плакала, плакала сама по себе, не обращая никакого внимания на него, Филиппа.

– Евочка, да ты меня неправильно поняла, – засуетился он. – Конечно, если ты не хочешь… Просто я подумал, что глупо было бы отказываться от такой перспективы. Мы могли бы разбогатеть, ты могла бы разбогатеть. Я же помочь тебе хотел, дурочка. – Он протянул руку и взъерошил ее волосы, а она недоверчиво на него посмотрела.

Заплаканная, Ева выглядела еще моложе и запросто могла сойти за пятнадцатилетнюю. «А что, это тоже ход, – вдруг подумалось Филиппу. – Если она расплачется перед камерой, зрители просто влюбятся в эту девчонку. Она же гениально плачет!»

– Но почему ты так печешься обо мне? – вдруг спросила она.

– Как это почему?

– Мы же практически чужие люди… Мы живем в одной квартире, но мы… мы не любовники, не друзья, да и вообще… Мне просто интересно знать, почему…

Он взглянул на нее и вдруг понял все. Как внезапно вспыхнувшая молния, осенила его эта мысль. И ситуация перестала казаться сложной. Он почувствовал одновременно облегчение и гордость за себя самого, за то, что он оказался таким тонким психологом. Словно кубик Рубика собрал.

Он понял, почему она так странно посмотрела на него, когда он сказал, что она лучшая. Понял, почему так упорно цепляется она за его общество, почему не хочет, воспользовавшись его деньгами, снять себе отдельную квартиру. Понял, почему она вдруг расплакалась, когда он заговорил о деньгах. И теперь он точно знал, что надо делать.

Нельзя сказать, чтобы ему этого хотелось, но и против он в принципе не был. Филипп был брезгливым – наверное, это странно при такой-то профессии. Многие девчонки из числа его моделей находили его привлекательным. Многие с удовольствием согласились бы разделить с ним постель – взять хотя бы ту же Эмму, от которой ему еле удалось отделаться. Одни из них смотрели на него многозначительно томно, как кошки на свежую сметану, другие тонко намекали на возможную близость, третьи говорили прямо, а иные даже пробовали руки распускать, точно подвыпившие путаны. Филипп относился к предложениям подобного рода с насмешливым снисхождением. Он точно знал, что скорее согласится откусить голову живой крысе, чем поцелует порноактрису. Все эти девчонки казались ему безнадежно грязными.