Девяносто девять
Шрифт:
На всех фотографиях стояли даты. На каждый год начиная с 1890-х годов приходилось по фотографии. Ряд снимков явно доходил до самого последнего времени. Некоторые из персонажей появлялись на нескольких фотографиях подряд, хотя чем дальше он продвигался по их хронологии, тем больше менялись лица. Однако все снимки объединяла одна общая особенность: на всех люди были запечатлены в одной и той же позе. Все фотографии были сделаны со вспышкой на улице ночью, и все изображали группу мужчин и женщин, глядящих в объектив камеры, с мертвенно-бледными лицами из-за яркого света фотовспышки. Все они явно были деревенскими жителями,
И все же была в этих фотографиях еще одна примечательная особенность, которая заставила Грегори затаить дыхание и подойти поближе: в самом центре каждого снимка в середине группы поселян либо стоял, положив руки на плечи ближайших соседей, либо сидел, поддерживаемый ими, совершенно обнаженный мужчина. И не просто обнаженный, а обнаженный и разрисованный красками. На каждом снимке обнаженный человек был покрыт темными линиями и завитушками, из-за чего он делался похож на татуированного полинезийского воина со старинной гравюры. И если все остальные – одетые – люди на снимке либо улыбались, либо просто тупо смотрели в объектив, то на лице обнаженного парня на каждом снимке была широкая пьяная идиотская ухмылка.
– Ваш обед, сэр.
Грегори смутился и чуть не отпрыгнул от стены с фотографиями. Бармен стоял в арке, которая вела в укромный уголок со снимками, и держал тарелку с хлебом, сыром и помидорами в одной руке и большую кружку, наполненную до краев пивом, – в другой. Он пробежал взглядом по фотографиям, а затем, к величайшему удивлению Грегори, густо покраснел.
– А, эти… Всякая ерунда, если хотите знать мое мнение.
Он повернулся и прошел в основное помещение, и Грегори ничего не оставалось, как проследовать за ним.
– Какой-то праздник? – спросил Грегори, вспомнив о танцах вокруг майского дерева, которые каждый год устраивают в некоторых британских деревнях для туристов.
Бармен поставил тарелку и кружку на тот стол, у которого Грегори повесил свою куртку, и направился обратно к стойке.
– Ну, – сказал он, повернувшись к Грегори спиной, – если вы называете празднеством, когда какого-нибудь придурковатого чудилу хорошенько накачают, а потом поставят перед камерой, в чем мать родила, то, наверное, это так и есть.
Бармен обошел вокруг стойки и снова скрылся за дверью. Грегори взял тарелку с едой и понес ее за арку. Он поспешно поглощал свой обед и одновременно рассматривал фотографии теперь уже взглядом профессионального антрополога. Его воображение полнилось идеями о придуманных «традициях», о «древних» ритуалах, созданных уже в наше время для привлечения туристов так же, как и поглощаемый им «Обед пахаря». И, наверное, все-таки не только для того, чтобы заполучить лишнюю пачку долларов от туристов, но и для сплочения своей маленькой сельской общины, а может, и из простого желания повеселиться.
Хотя лица некоторых персонажей на фотографиях повторялись от снимка к снимку, обнаженный человек был всегда разным. В такой крошечной деревушке, как эта, решил Грегори, обнаженными осмеливаются позировать только однажды, даже в пьяном виде. Он проглотил последний кусок сыра, после чего засунул в рот один
Грегори внимательно рассмотрел лица участников ритуала на пяти последних фотографиях и обнаружил там старого Росса и его супругу. Росс был заснят в той же камуфляжной куртке, в которой Грегори видел его в автобусе, а Маргарет – в оранжевом анораке. Они стояли, весело улыбаясь, с краю веселящейся группы.
Грегори вернулся в другую комнату, на ходу подтирая тарелку хлебным мякишем. Он поднял кружку с пивом, залпом выпил половину и вытер пену с губ бумажной салфеткой. Слишком уж сдержан был бармен в своих комментариях по поводу фотографий. Грегори захотелось поподробнее расспросить его и упомянуть о собственной работе на телевидении. Эпизод, который можно было бы снять здесь, будет гораздо увлекательнее той части о друидах, что они сняли в Стоунхендже. Этот эпизод принципиально отличался бы от всего того, что до сих пор появлялось на Би-би-си или на американском телевидении: жители Силбери – или хотя бы кто-то один из них, – скачущие голыми посреди древних мегалитов.
Грегори подумал, что неплохо бы скомпоновать материал, который будет отснят здесь, с уже имевшимися у него кадрами с обнаженными обитателями Новой Гвинеи; выходит, даже европейцы время от времени раздеваются, если того требует соблюдение старинного ритуала.
Еще одним глотком он допил пиво и отправился на поиски бармена. Грегори наклонился над стойкой бара и стал вглядываться в открытую дверь, но небольшой коридорчик, в который открывалась дверь, делал резкий поворот, и Грегори так ничего и не удалось увидеть. Он громко кашлянул и даже, как принято у британцев, два или три раза крикнул «Хелло», но никакого ответа не последовало.
Грегори бросил взгляд на грифельную доску, на которой значилась цена обеда, добавил несколько фунтов за пиво и чаевые и оставил деньги на стойке. Затем надел куртку, глянул на себя в зеркало и пригладил волосы. Он решил обязательно зайти сюда снова чуть попозже и выведать у бармена или у кого-нибудь из жителей деревни более подробную информацию о загадочном ритуале. Грегори знал, на какие чудеса способна короткая надпись Би-би-си и какие неожиданные сведения можно с ее помощью вытянуть.
4
Когда он дошел до перекрестка дорог, начал моросить мелкий холодный дождичек. Грегори застегнул молнию на куртке и поднял воротник. У жителей деревни оказалась странная и неприятная особенность исчезать, как только он проявлял намерение поговорить с ними. Грегори провел рукой по полосам и попытался стряхнуть с них дождевые капли. Он уже пожалел, что не прихватил с собой шляпу, и влажные волосы начинали вызывать у него неприятное ощущение. Будь с ним Мартин, он обязательно начал бы бегать в поисках самого выгодного ракурса, пальцами имитировал бы кадровую рамку, словно режиссер немого фильма, указывал бы Грегори, как тому нужно двигаться и где останавливаться и стоять, не двигаясь, пока ассистент режиссера измеряет расстояние между объективом и носом Грегори.