Девяностые годы
Шрифт:
Все лечение Коровьего Брюха сводилось к тому, что он оставил больного в своей палатке и старался держать его в чистоте и прохладе. Но опыт оказался удачным: в больничных палатках люди мерли как мухи, а Жан выжил. Олф и Динни усердно помогали старику. Приносили ему воду и варили пищу, по очереди дежурили возле Робби, когда тот был в бреду. Они с болью вспоминали Мари Робийяр и ее горестный взгляд при прощании с мужем.
Фриско заставил санитарный комитет обратиться за помощью к правительству. Последовал отказ. Старатели проклинали правительство, собирали деньги на лекарства и упорно
Это он созвал общее собрание старателей, после того как обнаружилось, что Чарли Мопс играет на фальшивые деньги. Собрание дало Мопсу два часа на сборы. Мопс отказался покинуть лагерь и вооружился топором.
Тогда Фриско во главе нескольких сот разъяренных людей стал перед ним, держа револьвер в руке.
— Уходи, Мопс, — сказал он.
— Уж больно ты заносишься, хвастун несчастный! — заорал Мопс. — Ничего ты со мной не сделаешь! Ни ты, ни такие, как ты. Первого, кто меня тронет, я зарублю вот этим топором.
Пуля Фриско пробила навылет руку Мопса. Мопс выронил топор. Доктор Тодд, который в свое время бросил медицину ради золота, вышел из толпы, послал за чемоданом с инструментами, перевязал Мопсу руку, и старатели, снабдив Мопса запасом воды и пищи на двадцать четыре часа, вывели его на дорогу.
Если бы не Фриско, положение могло стать критическим: не было случая, чтобы приговор собрания остался невыполненным. Фриско еще выше поднялся в общем мнении — он отстоял неписаный закон золотоискателей, и в тот вечер весь лагерь чествовал его.
Мальчишка Пэдди Кеван, который всегда оказывался там, где затевалась драка, с восхищением описывал смелость и хладнокровие Фриско — как метко он прострелил Мопсу руку, и как тот сразу скис, и как топор выпал у него из рук и весь он был забрызган кровью.
Однако Фриско самому Пэдди пригрозил общим собранием, когда заметил, что негодник стянул что-то из его палатки. Но Пэдди, как собачонка, ходил по пятам за Фриско. Вначале Пэдди жил вместе с Фриско, стараясь изо всех сил угодить ему: таскал воду, покупал провизию, стряпал и даже стирал белье Фриско, когда хватало воды. После того как Фриско вышвырнул его, Пэдди начал подрабатывать чем придется — в кабачках, где контрабандой подавали грог, в трактирах и лавках, продавал газеты, когда их привозили, пристраивался к какому-нибудь удачливому старателю и ухаживал за ним, когда тот напивался, выпрашивал воду и пищу, если не мог купить их, и спал где попало — в пыли, подле какого-нибудь сарая или лавки мясника.
Он соорудил себе шалаш неподалеку от палатки Динни Квина и усердно собирал старые мешки и куски жести, чтобы покрыть свое жилье до того, как начнутся дожди.
Дерзкий и самоуверенный парнишка разгуливал по лагерю и пользовался каждым случаем, чтобы заработать несколько шиллингов. Уж очень он был на руку не чист, говаривал Динни, а то многие согласились бы взять его на свое попечение. Но Пэдди отнюдь не стремился быть на чьем-либо попечении.
А пока он рылся в отвале — иной раз и вытащит порядочный самородок — или слонялся вокруг палаток, собирая всякий хлам, который мог ему пригодиться в собственном хозяйстве. Нередко эти похождения кончались затрещиной или пинком под зад. Но это мало тревожило Пэдди. Через минуту он уже снова скалил зубы и продолжал таскать, что ему нужно было, с видом оскорбленной невинности и при этом так забавно сыпал шутками и прибаутками, что старатели частенько прощали ему его проделки. Занятный, ловкий малый, но доверять ему нельзя — таково было общее мнение.
Пэдди ходил за Джорджем Немцем, когда тот болел, и вскоре заявил, что после дождей они вместе отправятся искать золото.
— После дождей… После дождей…
— Начнутся они когда-нибудь, эти проклятые дожди?
Вот что повторяли все.
А месяцы шли, и зной невыносимой тяжестью угнетал людей. Пылевые бури одна за другой налетали на палатки и шаткие навесы, валили их наземь, вырывали куски мешковины и в раскатах грома и вспышках молний уносились дальше. Дни тянулись за днями под тем же железным, добела раскаленным небом.
Люди чертыхались, потуже затягивали пояс, шутили и не сдавались, стиснув зубы и твердо решив переупрямить погоду.
И вот, после мучительного дня особенно удушливого зноя и пылевого вихря, он наконец обрушился на землю, этот благословенный потоп. Шум проливного дождя, хлеставшего по стенкам палаток и железным крышам хижин, казался людям сладчайшей музыкой, вызывал неистовое ликование. Они выбегали под дождь, приветствовали его громкими криками; закинув голову, открыв рот, глотали светлые капли; плясали, вопили, дурачились и промокали до нитки.
Олф сумасшествовал больше других. Он скакал и прыгал, обнимал Динни и Морри, сбросил с себя одежду и стал под ливень. Когда все палатки насквозь промокли и пришлось спать в мокрых постелях, все приняли это как веселую шутку. Утром сухой нитки ни на ком не было. А дождь все лил, лил, лил.
Водой наполнялись все водоемы, бочаги, колодцы. По каждой канавке несся ревущий поток; вода искрилась и поблескивала во всех впадинах почвы, и в низине, и в зарослях кустарника.
Глава VII
Когда разнеслась весть о дожде, люди хлынули обратно в Кулгарди. Старатели, рудокопы, агенты компаний и перекупщики — толпами прибывали с почтовым дилижансом, верхом, в фургонах и повозках. Россыпного золота становилось все меньше: всего несколько старателей в Мушиной Низинке еще добывали его понемногу; но в окрестностях уже столбили новые участки. Золотоискатели уходили по всем направлениям, держа путь на смутно голубеющие вдали кряжи и горные цепи.
Диннн продал участок, на котором работал вместе с Олфом Брайрли и Морри Гаугом, синдикату в Восточных штатах за две тысячи фунтов стерлингов и пакет акций. Он предложил товарищам купить лошадей и отправиться за двадцать пять миль к северу, ибо там он еще до засухи нашел несколько маленьких самородков.