Девяностые
Шрифт:
– М-да. – Борис затушил в хрустальной пепельнице окурок, покряхтывая, поднялся. – Ясно, ясно… – Стал одеваться. – Успокойся, мурлыска моя, что же поделаешь, таковы сейчас люди.
– Но надо же как-то… Куда мы так скатимся? Что со страной будет, с обществом?
– Это общая проблема, везде она. В каком государстве нет проституции?.. Кстати, забавный случай вспомнил! – И, присев на деревянное раздвижное креслице возле туалетного столика, Борис стал рассказывать: – Лет десять назад уже это случилось. Один мой знакомый поехал в Париж. В командировку, и первый раз сам по себе, без сопровождающего, без
Марина пристально посмотрела на Бориса, спросила тихо, с боязнью:
– А у тебя с ними ничего не было?
Он улыбнулся, потрепал ее по голове:
– Я предпочитаю честных женщин, мурлысь!.. Что, надо продегустировать «Шардоне», а то уже времечко…
– Да-да, конечно.
Борис ушел в комнату. Марина накинула халат, подняла с пола презерватив. Растянутый, с густой белесой жидкостью внутри, он был мягкий и приятный на ощупь. Пока несла в туалет, потирала тоненькую резину подушечками пальцев. Несла осторожно, как будто что-то хрупкое, слабенькое, живое.
– Слушай, а где у нас штопор? – спросил Борис из комнаты.
– Кажется, на столе и лежит, – с неожиданным раздражением отозвалась она, бросила презерватив в унитаз, спустила воду.
Снова они друг напротив друга. По глоточку пьют вино, ласкаются взглядами. Но, видимо, что-то в лице Марины не так, потому что Борис попросил:
– Пожалуйста, успокойся, родная. Главное, что мы счастливы. Так?
– Конечно, мы счастливы! – Марина игриво взяла яблоко, по-ребячески, с хрустом, откусила. Протянула Борису: – И ты кусай, мужчина!
Он откусил.
– У-у, мед!
– Нравится?
– Из твоих рук мне все нравится, мурлысь.
– Все-все?
– Абсолютно.
Марина потянулась к нему, он поцеловал ее сначала в нос, потом в губы…
Становилось почти темно; включили фонарик на стене.
– Марин, – после паузы, серьезным тоном позвал Борис, пристально глядя на узоры бокала, – я вот хотел спросить тебя. Может, сегодня и не самый подходящий момент, но… Можно, да?
– Конечно, любимый. О чем?
– М-м… О наших отношениях хочу поговорить. – Он коротко взглянул на Марину и снова уставился на бокал, взгляд серьезный и твердый, сейчас это взгляд Бориса Эдуардовича, а в голосе – нерешительность. – Ты бы не хотела… у тебя нет желания все-таки сделать наши отношения более… м-м… Н-ну, оформить наши отношения?
Время от времени Борис спрашивает об этом, точно проверяет ее чувство к себе; Марина научилась отвечать ему.
– Борис, а как же твоя семья, дети? Вся твоя жизнь может развалиться, если начать ворошить это. Ты же сам знаешь, как бывает… Не надо, милый. Нам же хорошо сейчас, вот так. Тебе хорошо?
– Хорошо. Но…
– И не надо «но»! Эти «но» всегда всё портят. Давай будем без них.
Борис отставил бокал, посмотрел на Марину, лицо его помягчело.
– Давай.
– И хорошо! – Она куснула яблоко, махнула рукой. – Наливай вина, давай же выпьем как следует за нашу любовь!
Выпили. Как будто стараясь оправдаться, Борис объяснил:
– Вчера время выдалось… фильм посмотрел. Старый фильм, кажется, хотя и не видел до этого. Редко получается у телевизора посидеть. Там о человеке моих лет примерно, и он весь фильм бегает, разрывается между женой, любимой женщиной, дочкой, работой. И кругом он подлец какой-то… И, хм… – Борис грустно усмехнулся. – Не хочется на него быть похожим.
– Ты и не похож. Нисколечко! – заверила Марина; она поняла, о каком фильме идет речь. – Во-первых, у того машины не было и мобильника, хи-хи, а во-вторых, его любовница дергала, а я тебя разве дергаю? – сменила шутливый тон на просящий. – Не надо, любимый, не забивай себе голову, ради бога. У тебя все хорошо, у меня – тоже. Не надо… Ну, если хочешь, если ты очень загружен сейчас, давай встречаться реже. Я не против, если так нужно.
– Марина, – Борис поморщился, – я не в том смысле… А ты? Ты как? Тебе и о ребенке, наверное, думать пора, о…
– Я думаю о ребенке. Я же тебе говорила: рожать буду в тридцать пять.
– А не поздно? Первые роды…
– Сейчас многие и позже рожают. Представь, как я сейчас с ребенком? Терять два года как раз тогда, когда с работой все стало получаться…
– Да, да, – кивал Борис, – понятно… Ладно, мурлысь, закончили, ладно… – И поманил ее: – Иди сюда.
Марина пересела к нему на колени.
– Не будем больше об этом, – попросила.
– Не будем.
– Обещаешь?
– Честное пионерское!
Без десяти одиннадцать снизу на мобильный позвонил шофер, и Борис стал собираться.
– Ты не очень на меня обижаешься, милый?
– Нет… Да за что я должен обижаться? И вообще, – Борис сдвинул брови, сжал губы, и хотя он явно шутил, лицо стало страшным, – обида мужчину оскорбляет. Мужчина должен не обижаться, а сердиться.
– Ой, улыбнись скорее!
Он улыбнулся.
– Всё было прекрасно, мурлысь, просто замечательно! И вино, и мясо, и оливки, и яблоко. И ты – самая лучшая женщина!
– Да? Только не обманывай меня.
Борис затянул галстук, Марина оправила воротник сорочки и обняла его. Борис прошептал ей на ухо:
– Тебе я говорю всегда только правду, милая. Только правду. Не веришь?
– Верю. – Она спрятала лицо на его груди и тут же отпрянула.
– Что случилось? – испугался Борис.
– Так… Да нет, показалось, что рубашку запачкала помадой.
– У тебя не осталось помады, – Борис снова обнял ее, – всю помаду с твоих губ я стер своими губами… Да, кстати, как с финансами у тебя?
– Нормально.
– А точнее?
– Тысячи три, кажется…
– Ну разве это нормально! Погоди. – Он вынул бумажник, достал из него двести долларов. – Вот, на эти дни. И надо счет тебе открыть… Всё из головы вылетает.
– Не надо, не надо! – Марина отстранила деньги. – Тем более у вас там проблемы с газетой.
– Хм, на мне лично эти проблемы вряд ли особенно отразятся. Держи, мурлысь, и не спорь.