Девять миллиардов имен Бога (сборник рассказов 1937-1953)
Шрифт:
– Слава богу, все наконец закончено, — сказал он. — Подумать только, что эти несколько сотен страниц содержат в себе будущее Европы.
Стормгрен бросил папку в портфель, заднюю стенку которого отделяло от черного прямоугольника экрана всего пятнадцать сантиметров. Время от времени пальцы нервно пробегали по замкам, но он не собирался нажимать потайную кнопку, пока не завершится беседа. Что–то могло пойти не так – хоть, по словам Дюваля, Кареллен не способен был ничего заметить, полной уверенности в этом не было.
– А теперь… Вы говорили, что у вас есть для меня новости, –
– Да. Несколько часов назад я получил решение Политического совета и уполномочен сделать важное заявление. Не думаю, что Лига Свободы им в полной мере удовлетворится, но оно поможет снять напряженность. Кстати, это мы записывать не будем.
Вы часто говорили, Рикки, что какими бы непохожими внешне мы ни были, человечество вскоре к нам привыкнет. Это свидетельствует лишь о том, что у вас нет воображения. Вероятно, это могло бы быть правдой в вашем случае, но следует помнить, что большая часть мирового населения до сих пор необразованна, по любым разумным стандартам, и подвержена множеству предрассудков и суеверий, на искоренение которых может потребоваться еще сто лет.
Вы должны принять как данность, что мы кое–что знаем о человеческой психологии. Нам вполне точно известно, что произойдет, если мы покажемся миру на его нынешней стадии развития. Не могу раскрывать детали, даже вам, так что придется поверить мне на слово. Однако мы можем дать определенное обещание, которое должно в какой–то степени вас удовлетворить. Через пятьдесят лет – через два поколения – мы спустимся с наших кораблей, и человечество на конец увидит нас такими, какие мы есть.
Стормгрен какое–то время молчал. Удовлетворения, которое, по мнению Кареллена, должны были принести его слова, он почти не испытывал. Частичный успех несколько сбил его с толку, и на мгновение его решимость пошатнулась. Правда все равно должна была со временем выйти наружу, и весь его хитроумный план выглядел ненужным и, возможно, неразумным. Если и стоило продолжать, то лишь из эгоистических побуждений: до названного дня ему не дожить.
Видимо, поняв отчасти его чувства, Кареллен продолжал:
– Прошу прощения, если разочаровал, но, по крайней мере, вам не придется нести ответственность за политические проблемы ближайшего будущего. Возможно, вы до сих пор считаете наши предосторожности необоснованными, но, поверьте, у нас есть убедительные доказательства того, как опасна может быть любая другая линия поведения.
Стормгрен наклонился вперед, дыхание его участилось.
– Я всегда так и думал! Люди уже видели вас!
– Этого я не говорил, — после короткой паузы ответил Кареллен. — Ваш мир – не единственная планета, которую мы опекаем.
Но от Стормгрена не так–то легко было отделаться.
– Есть много легенд, в которых говорится, будто Землю в прошлом посещали иные существа.
– Знаю. Я читал доклад Отдела исторических исследований. В нем Земля выглядит оживленным перекрестком космического масштаба.
– Вполне могли быть и посещения, о которых вы ничего не знаете, — продолжал Стормгрен, все еще надеясь что–нибудь выведать. — Хотя, поскольку вы, судя по всему, наблюдаете за нами в течение тысячелетий, это кажется мне маловероятным.
– Полагаю, вы правы, — бесстрастно отозвался Кареллен. И в этот момент Стормгрену пришла в голову мысль.
– Кареллен, — неожиданно сказал он. — Я набросаю первый вариант заявления и отправлю его вам просмотреть. Но я сохраняю за собой право продолжать надоедать вам и при любой возможности сделаю все, чтобы узнать вашу тайну.
– Я прекрасно это понимаю, — ответил Попечитель, издав нечто вроде легкого смешка.
– И вы не против?
– Ни в коей мере. Если, конечно, вы не прибегнете к помощи атомных бомб, отравляющего газа или чего–то еще, что могло бы нарушить нашу дружбу.
Интересно, о чем догадался Кареллен – если догадался вообще, — подумал Стормгрен. За добродушным подшучиванием Попечителя он разглядел нотку понимания, а возможно даже – кто знает? – ободрения.
– Рад слышать, — ответил Стормгрен как можно более ровным голосом. Он встал и, скользнув пальцем по кнопке, закрыл крышку портфеля. — Я сразу же составлю примерный текст, — повторил он, — и сегодня отправлю вам по телетайпу.
Говоря это, он нажал кнопку – и понял, что все опасения были напрасны. Чувства Кареллена нисколько не острее человеческих. Попечитель явно ничего не заметил: голос его никак не изменился, когда он прощался и произносил команду, открывавшую дверь.
Однако Стормгрен все еще чувствовал себя воришкой, уходящим из магазина под пристальным взглядом охранника, и облегченно вздохнул, когда люк шлюза наконец закрылся.
– Должен признать, — сказал ван Риберг, — что некоторые мои теории были не слишком умны. Но вот послушайте–ка эту.
– А стоит?
Питер будто не заметил этой реплики.
– На самом деле это не моя идея, — скромно уточнил он. — Я взял ее из рассказа Честертона. Допустим, Властелины скрывают тот факт, что им в действительности нечего скрывать?
– Не очень понимаю, — заинтересовался Стормгрен.
– Вот что я имею в виду, — с энтузиазмом продолжал ван Риберг. — Я думаю, что внешне они такие же, как и мы. Они понимают, что люди готовы смириться с тем, что ими правят существа, которых представляют себе… скажем так, совершенно чуждыми и сверхразумными. Но человечество вовсе не готово к тому, чтобы им правили существа, принадлежащие к тому же самому виду.
– Весьма остроумно, как и все ваши теории, — сказал Стормгрен. — Жаль, вы их не нумеруете, чтобы я мог за ними уследить. Что же касается возражений против этой…
Но тут ему сообщили о приходе Александра Уэйнрайта.
Интересно, о чем он сейчас думает? – размышлял Стормгрен. И связан ли как–то Уэйнрайт с теми похитителями? Сомнительно. Уэйнрайт, похоже, совершенно искренне выступал против насильственных методов. Теперь экстремисты были выведены из игры, и прошло бы немало времени, прежде чем мир услышал о них снова.
Глава Лиги Свободы молча слушал, пока ему зачитывали проект заявления. Стормфен надеялся, что он оценит этот жест со стороны Кареллена. Всего через двенадцать часов людям предстояло узнать об обещании, сделанном их внукам.