Девять шагов

Блинов Алексей

Лена – его одноклассница. Раньше он её не замечал, ну, до похода, они тогда почти всем классом в лес ходили, с палатками, котелками, как положено. Там он впервые и обратил свое внимание пристальное на неё, так сказать, узрел красавицу. Что-то в нём щелкнуло, даже брякнуло.

Лена – не толстуха и не худышка. Если можно применить к девушке такие слова, то атлетически сложена – вот они как раз подходят для того, чтобы описать её стать. Сильная, пружинистая, но движения мягкие, лёгкие – женская грация от природы. Длинные русые волосы, довольно крупное лицо, красивое. А когда он встретился с ней взглядом, сидя ночью у костра, с этими синими, яркими озёрами,

то не мог оторваться. А Ленка, казалось, берёт его на слабо, кто кого переглядит. Она переглядела. Вовка тогда вдруг почувствовал такое смущение, ему почудилось, мол, она догадалась, что он раздевает её глазами, поэтому он и сдался.

Потом разошлись по палаткам – девочки в свои, мальчики в свои. Затянувшиеся шуточки и хихиканья товарищей наконец сошли на нет и под брезентовым навесом воцарилась тишина. Вовка силился закрывать глаза, но, как только его веки смыкались, рыжики огней костра так весело пускались в пляс на глади сине-озорной, что даже грудь гудела гонгом и духота невмоготу. Он отчаянно искал пристанище рукам, тщетно барахтался в мыслях о Лене, то и дело ворочался, рискуя разбудить по-детски наивных храпунов, и в итоге пришёл к полезной идее – надо проветриться. Вовка выполз из палатки, наступив на чью-то ногу, и, вдохнув молочного тумана, неуверенно поплёлся к речке, путаясь в чувственных сетях, ясно осознавая лишь одно – теперь он хрен заснёт. Спустившись по едва различимой в темноте тропинке к берегу, больше доверяя слуху, чем зрению, ориентируясь на журчание речки, лишь успев ступить на песочек сразу и обомлел, завидев Ленку. Она сидела в гордом одиночестве на чёрной витиеватой коряге в лимонном пятне света и видимо смотрела на звёзды или верхушки деревьев, задрав высоко голову так, что русый поток спадал по её спине чуть ли не до самой земли. Вовка в нерешительности затоптался, склоняясь в сторону побега и громко хрустнул веткой. Лена обернулась, еле заметно улыбнулась, вскинула подбородок, поправляя накинутую на плечи курточку и вернула своё внимание на небо.

– Попал, – подумал Вовка, – Побег отменяется.

Понимая, что отступать поздно, да и глупо, воюя с армией вопросов, он двинулся к ней. Уселся на краешек той же коряги, будто специально созданной для романтических встреч, с таким хитрым наклоном от краёв к центру, и успешно скатился в точку взаимного притяжения. Их плечи соприкасались. Это ужасно волновало его, казалось, что сердце сейчас выпрыгнет, прямо на песок и упадёт к её ногам.

Они молча тупо пялились на золотистую речку и, если Ленка позволяла себе хоть какие-то движения, то он лишь моргал поодаль, старательно не шевелясь.

– Что? Не спится? – спросила Ленка, выдернув его из оцепенения, сверкнув огромными глазами.

Вовка успел заметить в них отражение луны и даже звёзды, целые гроздья мерцающих лампочек, наверное, он это себе надумал, а может и правда увидел.

– Угу, – буркнул Вовка и поспешил отвести взгляд, снова засмущавшись, как ранее в лагере, тогда, у костра.

– И мне, – выдохнула Ленка и тоже отвернулась. Её волосы коснулись его щеки. Он усердно пинал свои окоченевшие мозги, силясь найти хоть какие-то слова, но на ум ничего не приходило. Ощущалась неловкость и одновременно блаженство – новое чувство, глубокое, головокружительное. Помолчав так с полчаса Ленка прервала его негу:

– Ну, ладно, я пошла, – она встала, опершись видимо о сучок и пропорола ладонь.

– Ой, поранилась, – хныкнула Ленка, плюхнувшись обратно на корягу.

Вовка осмелился и взял её прохладную ладошку в свои руки:

– Дай посмотрю.

Из довольно глубокого пореза выступила кровь, стекая тонкой струйкой на запястье.

– Надо промыть и перевязать, а в лагерь вернёмся продезинфицируем, – сказал Вовка,

пытаясь придать голосу уверенности. Наверное получилось, Ленка успокоилась.

Он встал и потянул её за собой к речке: «Идём, сполоснём. Холодная вода – то, что нужно».

Она послушно засеменила за ним и уселась рядом на корточки на самом краешке песчаной отмели, намочив кеды.

Ленка опустила руку в ледяной поток и снова ойкнула: «Блин, холодно».

– Подержи минутку, пусть кровь замёрзнет, – Вовка, пользуясь случаем, оправдывая настырный, личный интерес заботой, наконец, смог без смущения разглядеть свою русалку, стараясь запомнить эту картинку. А в тот момент он видел именно русалку в чарующем лимонном свете.

Когда Ленка «заморозила» кровь, он предложил ей перевязать рану своим носовым платком, с трудом убедившись, что тот чистый. Она упрямилась, не слишком доверяя его завереньям, но кровь потихоньку «отмораживалась», поэтому всё же кивнула:

– Ладно, давай, мотай свою тряпку сопливую, а то до лагеря не дойду и упаду, а ты меня бросишь ещё, и я истеку кровью и помру.

– Не брошу и не помрёшь, – обиженно пробурчал Вовка, наматывая платок.

– Ну, а вдруг я сейчас в обморок упаду? Что делать станешь? Караул кричать?

– Ничего не стану, возьму на руки и отнесу в лагерь, – он сделал последний виток импровизированного бинта и затянул узел: «Всё, готово».

Ленка одобрительно цокнула языком, оценив санитарные навыки парня и продолжила скользкую тему разговора:

– Поднять то сможешь, спасатель? – и сделала шаг в его сторону.

Вовка был, конечно, повыше, но не шибко, да и русалка не щуплой породы. Удивив, прежде всего, самого себя, он ловко подхватил её на руки. Курточка упала на песок, Ленка хохотнула и машинально обвила его шею руками, вновь скользнув шелковистыми волосами по щеке. Так близко их глаза ещё не встречались. Вовку обдало этой синей энергией, как током шарахнуло. Он быстро прильнул к её губам, так быстро, что ударились зубы, но она не отдёрнулась и не отстранилась, а просто замерла, слегка приоткрыв рот. Вот такой первый солёный поцелуй, не очень взрослый, но самый запоминающийся.

А утром она делала вид, что той их ночи вовсе не было и нарочито не смотрела в его сторону. Вовка безуспешно пытался поймать её взгляд, ещё раз утонуть в пучине синей, но тщетно.

Через пару недель сказка ушла на второй план, потом на третий и канула в лету, только сам поцелуй и та картинка с русалкой навсегда врезались в память.

3

Четвёртый шаг был достаточно банальным. Летом устроился на подработку, хотя мог и проваландаться в весёлой компании. Дрон на дачу звал, ему предки мопед подарили, заманчиво звучало, но он не поехал, было дело поважнее. Пошёл грузчиком, на овощную базу к тёте Гале. Мать отговаривала поначалу, да в конце концов согласилась с его альтруистским порывом:

– Ну, хочешь поишачить, поишачь, может учиться лучше станешь, поймёшь, как копеечку зарабатывать.

А копеечки в их доме звенели все реже и реже, да и в других домах, собственно, тоже. Страна стремительно катилась по новым рельсам в никуда, а Вовка стал кататься на автобусе каждый день к восьми утра.

Уставал – не то слово, зато подкачался и в домино играть наловчился. Мужики на базе оказались правильными, а может тётя Галя настращала – сами бухали, а ему не наливали. Один курносый было плеснул ему в стакан, но сразу в репу получил, не физически, а убедительным наставлением дяди Вити: «Ещё раз малому стакан протянешь, этот гранёный сосуд найдёт узенькую дырочку в твоей пятой точке» – ну, только другими словами, более колоритными и народными. Да Вовка и сам пить не стал бы…наверное.