Девять воплощений кошки
Шрифт:
– Ах ты мой масенький, мой толстик, мой хитрый обжора, заждался меня… сейчас, сейчас… сейчас, сейчас, сейчас…
Василиса, вернувшаяся домой после этого жуткого скорбного дня, отперла дверь и, не раздеваясь, начала гладить кота, метнувшегося ей под ноги тугим шерстяным клубком.
Она почти пела, повторяла на разные лады: сейчас, сейчас, сейчас…
Кот в блаженном экстазе терся об ее длинные худые ноги топ-модели.
Василиса вытащила из холодильника банку кошачьих консервов. Глянула на крышку – куриная печенка, ну
Плюхнула еду в кошачью миску – налетайте, пан Бенедикт.
Потом они сидели на диване, обнявшись – донельзя довольные друг другом: сытый толстый кот и его изящная хозяйка, грызущая по старой модельной привычке вместо полноценного ужина лишь диетическую галету со стаканом обезжиренного молока.
Василиса звонила по телефону своей приятельнице Арине Павловне Шумяковой. Та тоже работала в музее смотрительницей, и воскресенье было ее рабочим днем. Но она уже вернулась с работы и дремала перед телевизором.
– Ариша, что я тебе расскажу. У нас тут такой ужас в Красногорске. Хорошо, что ты на выставку кошек вырваться не смогла, а то бы точно инфаркт заработала. Их всех прикончили!
– Кого? – Арина Шумякова ничего не поняла, но судя по голосу, встревожилась.
– Кошек! Всю «Планету» одним махом вырубили окончательно и сразу. Погоди, погоди, я тебе все по порядку. Ты сидишь или стоишь там? Лучше сядь. А то у тебя нервы слабые, а у нас тут просто массовое истребление, понимаешь? Настоящий геноцид.
Глава 8
Неугомонная Анфиса
Телевизионщики довезли Катю до самого ее дома на Фрунзенской набережной. По дороге она молча и быстро накатала на ноутбуке статейку-отчет об открытии этого нового отделения полиции, присоединила фотографии, сделанные телевизионщиками, скачав их с флешки камеры, и отправила по электронной почте в «Криминальный вестник Подмосковья».
Дома она кинула сумку в прихожей, сбросила лодочки на шпильке и без сил опустилась на диван. Воскресенье… вот так съездили, называется, в район. От хорошего настроения – одни клочки-оборвыши…
Она смотрела в темный телевизор, как в черный квадрат. Потом встала и машинально начала переодеваться. И тут в домофон раздался энергичный сердитый звонок.
Ага, Анфиса – подружка, мы же договаривались…
Катя нажала на кнопку домофона, и, распахнув дверь квартиры, ждала, когда Анфиса явится.
И та явилась – пылая досадой и праведным гневом.
– Привет, – кротко сказала Катя, запуская ее внутрь, в недра квартиры.
– Я просто не знаю, что я с тобой сейчас буду делать, – зловеще пообещала Анфиса.
Низенькая, полная, круглая, как шарик, она раскраснелась, темные кудрявые волосы ее рассыпались по плечам.
– Анфиса, прости, я немножко опоздала.
– Она опоздала! Это ты называешь «немножко опоздала»?!
– Я же сказала, что с утра в районе. Ты что, на улице ждала, во дворе? Ты бы позвонила, мы бы тебя по пути из дома забрали.
– Из какого дома, в каком дворе? Кать, ты что? Ты вообще помнишь, что мы встретиться договаривались сегодня утром? В одиннадцать?!
– Естественно, помню, – Катя энергично закивала. – Я, правда, слегка опоздала, ну прости.
– А где мы встретиться договаривались, это ты помнишь?
– Дома у меня, то есть… нет, ах ты черт… ну конечно!
– В нашем кафе на уголке, вот мы где встретиться договаривались! В одиннадцать часов, а сейчас два!! – Анфиса погрозила телевизору кулаком. – Это ты виновата, что у меня ожирение второй степени. Вечно ты так. С тобой договариваешься встретиться в кафе, а ты не приходишь. А я все назаказывала на двоих. И что мне остается? Я начинаю есть, как молотилка, – Анфиса подбоченилась. – Пока тебя жду, гдетытамбродишь… я все до последнего пирожного съедаю. А в результате, вот, ты глянь – эти бока, весь этот жир, вся эта задница стокилограммовая – это все твоя вина!
Как все полные люди, толстушка Анфиса обожала винить в своей страсти к сладкому и пирожным кого угодно – только не себя.
– Это все ты виновата, что я жиртрест. На меня и так мужики не смотрят, а ты еще подстрекаешь меня все больше и больше есть.
Тут Анфиса лукавила – мужчины на нее смотрели, и даже очень. Только определенная категория. И эта категория не совпадала с идеалом самой Анфисы Берг ну никак. Ей всегда нравились высокие спортивные поджарые брюнеты и блондины лет тридцати в хорошо сшитых костюмах из дорогого магазина и с чувством юмора. А вот сама она своими пышными формами производила просто убойное впечатление на дядек лет этак за пятьдесят – лысых, солидных, толстых, громогласных и простых, без всяких там заграничных фишек и закидонов.
Катя много раз советовала Анфисе сменить, так сказать, свои приоритеты и поласковее взглянуть и на пятидесятилетних дядек тоже. Многие из них – большие начальники и вообще люди умные, прожившие жизнь и ценящие в женщине именно ее плодородное женское естество.
Но Анфиса лишь вздыхала. И снова, если на ее пути попадался молодой, длинноногий, спортивный, в джинсах и на мотоцикле, теряла из-за него голову.
Влюблялась без памяти, а потом ревела на Катином плече из-за неразделенной любви.
– Анфиса, прости меня. Я про кафе наше совсем забыла. Я в Красногорск ездила. Там дело тошнотворное.
Анфиса сразу перестала разоряться.
– Что за дело? – спросила она.
И Катя рассказала про массовое убийство в «Приюте любви».
– Не человека убили. Это кошки… но до такой степени страшно там и… жалко их… Как вспомню, – Катя покачала головой, – что-то запредельное просто.
Анфиса выслушала молча и обняла ее за плечи.
– Прими-ка ты душ, подружка, – сказала она. – Смой все, всю эту мерзость. От ужасных воспоминаний и дурных мыслей очищаемся водой и крепким свежим чаем. Я сейчас заварю.