Девятая квартира в антресолях II
Шрифт:
– Так значит, от нас требуется… – Сергей вовсе забыл, что полчаса назад собирался стреляться с гномом.
– От Вас – привезти сестру на указанный адрес за два часа до начала, – перечислял бес пункты договора. – От нее – облачиться в царское и, лежа, успокоить дыхание, а после, не открывая глаз, молча вытерпеть время сеанса до конца, изображая мертвую. Подумайте! Всего-то! И всегда свои средства в своем же кошельке. Не ходить, не кланяться тетушке. Хотя бы – на булавки!
– Я подумаю! – ответил Сергей, а гном довольно ухмыльнулся, понимая, что уже заключил выгодную сделку.
***
Надо было ехать на Выставку. Настал четверг и оба они, и отец, и дочь, пребывая каждый в своем собственном душевном разладе как
Когда Полетаев прибыл в павильон, секретарь Саввы встретил его у входа и доложил, что прибывшие гости ожидают его в кабинете. Полетаев зашел, вместе они пробыли на удивление мало, гости вскоре откланялись. Савва, на время уступивший свое служебное место для переговоров, удивленно проводил ничего не сказавшего ему Андрея Григорьевича взглядом – тот молча проследовал в свой зал ожидать группу экскурсантов.
Полетаев вместе с разрозненными посетителями бродил среди собственных экспонатов, разглядывал их, иногда останавливался почитать таблички над стендами. Савва, наблюдавший за ним из соседнего зала, покачал головой и ушел внутрь служебных помещений. Постепенно собралась группа, и Полетаев начал свое привычное перед ней выступление. Сегодня он как-то особенно вглядывался в эти лица, как бы желая удостовериться в том, что их привел сюда собственный интерес, а не какие-то иные мотивы. Он искал то единственное лицо, которому именно что хочется рассказать о своих достижениях, как научила его Лиза. Ранее он о таком приеме не знал, и говорил, глядя над головами, или переместив свое внимание на тот предмет, о котором в это время шел его рассказ.
Теперь он видел лица. Любопытные. Серьезные. Скучающие. Насмешливые. Равнодушные. Разные, всегда разные. И, как бы параллельно с теми словами, что он знал уже почти наизусть и говорил, почти не задумываясь, внутри него стал звучать свой, неслышный никому, монолог. «Что я могу дать им? Таким разным и живущим своей жизнью? Они пришли сюда, кто случайно, кто за компанию. Да, наверно есть тут персоны и искренне заинтересованные. Но! Всего час – и они забудут думать обо мне, забудут об этих предметах, в которых заключена целая жизнь. Жизнь Наташи, Антона, их сыновей. Всех тех, кто за эти годы прошел через мастерские! Рабочих и хирургов, гравировщиков и кузнецов, крестьян и морских офицеров, акушерок и извозчиков, инженеров и конструкторов. Моя, черт возьми, жизнь! Вот стоит девочка. Как она похожа на мою Лизу! Что ей до тех замков и кинжалов? Что ей до температуры плавления и твердости стали? Одно грубое слово, и вся жизнь ее полетит под откос. Один злой человек на пути – и этой жизни вовсе может не стать. И счастье, если рядом с ней есть тот, кто может ее защитить. Кто защитил мою девочку? Разве я? Нет! Только случай. Только ангелы да воля Божья. Ах, Лена, Лена! А я обещал тебе, что на меня можно положиться. Ах, я, грешник. Нет мне прощения!»
Не дойдя и до середины экспозиции, Полетаев положил указку на стекло витрины, произнес: «Спасибо за внимание, господа и дамы», – и вышел из зала. Он постучался в кабинет Саввы, зашел и, взяв оставленные здесь шляпу и трость, не присаживаясь, спросил:
– Савва Борисович! А, если не секрет, скажи – ты на дочку старшую никогда не думал оформить банковский счет? Ты же все законы знаешь, что нужно сделать, чтобы она могла сама снимать суммы, когда надо, и вообще, распоряжаться?
– К чему это тебе, Андрей Григорьевич? – приподнял свои мохнатые брови Савва. – А! Хочешь приданое Лизе прикопить? Так давно пора! Я уж лет пять, как на каждую по именному счету открыл, даже на Шурку. По мере возможности добавляю. Арине с Аглаей, конечно, в первую очередь, им раньше жизнь начинать. Ты об этом?
– И они могут эти деньги сейчас использовать? – Полетаев явно что-то прикидывал в уме.
– Да что ты, нет, конечно, – Мимозов покачал головой. – До совершеннолетия они лишь частично дееспособны. Так что все равно нужен либо опекун, либо поручитель. Какой тебе смысл с одного счета на другой перекидывать, если речь о сегодняшнем дне идет? Пока замуж не выйдут, или двадцать один год не исполнится, все только под твоим надзором можно. Да так и есть! Или не пойму я тебя?
– А если меня не будет? – спросил, глядя прямо в глаза партнеру, Полетаев.
– Ты это прекрати, друг мой любезный, – Савва припомнил вдруг все свои предчувствия. – Что за мысли у тебя? Что-то произошло у вас?
– Нет-нет, Савва. Все хорошо, ты не так понял. Если я далеко буду, то, как Лизе хозяйство-то самой вести? Может можно через банк распоряжение сделать, чтобы некую сумму каждый месяц выплачивать ей на руки? Если поручителя спросят, ты согласишься?
– Да я всегда к твоему семейству со всем своим расположением, Андрей! – Савва все никак не мог понять намерений компаньона. – А далеко ли ты собрался? Если в свое Луговое, то хоть на все лето езжай! Что ж банк-то сюда впутывать! Я Лизе, сколь надо давать буду, после сочтемся.
– Не то, не то, Савва Борисович. А если на дольше?
– Куда ж на дольше-то? – Савва совсем опешил. – Или куда на службу позвали? Что-то так быстро ты сегодня переговоры кончил? Что порешили? Скажешь сейчас, или уж до собрания Товарищества повременим? Контракт возобновили и все, или что еще предложили?
– Не предлагали ничего. Нет, – Полетаев вертел в руках шляпу. – Да и чего собрания-то ждать? Тебе сейчас скажу. И контракта никакого вовсе нет, Савва Борисович. Сказали, что повременят до конца Выставки, если решат – новый тогда заключат, а этот продлевать не станут. Я, было, скидки хотел предложить, так представитель сразу пресек, сказав, что полномочий торговаться не имеет, а только предупредить послан, что поступления с будущего месяца прекратятся. Собрание-то внеочередное созывать будем? Или до осени подождем? Я бы, Савва, совсем от дел отошел и свою долю хоть сегодня на тебя переписал, да на мне долгов столько, что не смею. А уехать мне надо.
– Ты! От дел бы отошел? Нет, что-то происходит у вас, я чую! – Савва ответа не дождался, долго вглядывался в напарника и уже спокойным тоном продолжил: – Да какое собрание, Бог с тобой. Езжай спокойно. Я сам на днях в Москву собираюсь. Подумаешь, один клиент отвалился! Разве это повод? Даже и не думай, и внимания не обращай. Это рутина.
Полетаев вышел из павильона, сел в пролетку и велел Кузьме:
– В банк!
***
Принесли записку и Лизе. Жизнь не прекращала своего течения, ей дела не было до полетаевских переживаний и желаний уединиться, разбираясь в своей душе. У жизни были свои расчеты, события, резоны. Писала Лида Оленина. Просила зайти на следующий день к вечеру по адресу, что приложила к записке – она собиралась завтра уходить из Института домой, потому что в субботу приезжали ее домашние. Напомнила она Лизе и об обещании в помощи по уборке и просила дать знать – рассчитывать на ее няню, или самой что организовывать? Егоровна тут же отправилась к женщине, что приходила к ним убираться, и, вернувшись, сообщила, что у той завтрашний день оказался свободен, и они обе готовы к работе. Лиза написала подружке ответ, и в нем предложила забрать ее от ворот, и уже вместе поехать к ее дому, назначила время.
Вернулся отец, они сели ужинать и Лиза все время ловила на себе его короткие взгляды. Как будто он жалел ее. Или прощался. Но, так как в последнее время, говорить они стали между собой совсем мало, то спросить Лиза не решилась. А «поймать» ни один из его взглядов не получилось, отец тут же отводил глаза. Так же перестали они обмениваться и планами на следующий день. Почти в полном молчании проходили теперь все трапезы, которые от этого стали и короче, и безрадостней. Но Лиза только вздыхала, а говорить настроения так и не приходило. Полетаев молчал. Егоровна гремела посудой. День кончался.