Девятая квартира в антресолях II
Шрифт:
– Нет никаких новостей, – эхом отозвался Клим, развел руками и тут же принял решение, что отчитается, когда только на руках у него будет хоть один непререкаемый факт.
Так их конфиденциальные переговоры и ограничились этим вечером ботанической темой.
***
На палубе собирались обедать. Вернее, компания за капитанским столиком, меняясь в составе, формировалась здесь еще с завтрака, к которому дисциплинированно вышли всего двое – уговоренный вчера в последний момент на путешествие, упоминаемый уже, издатель и пассажир первого класса Модест Карлович Корндорф, барон. Теперь же, ожидая сбора гостей, за легким вином и неспешной беседой, сидели тут ненадолго оставивший на помощника свой пост капитан, великолепно выспавшийся Сергей и сама хозяйка.
Сергей был свеж, доволен и даже как-то жизнерадостно настроен. Вчерашние волнения остались далеко, речная волна делала их малозначимыми, а, даже временами докучливое, внимание Варвары не шло ни в какое сравнение с деспотизмом сестры или тетки. К тому же, оказалось, что, если лекарства запасено вдоволь, то одно знание этого снижает желание подлечиться, потому что потребности как таковой не ощущалось – Сергей сегодня чувствовал себя абсолютно здоровым. Вчера он увлекся пришедшими в голову рифмами, а после незаметно для себя уснул. А с утра он тоже не взял из ящика ни одного порошка – сначала привыкал к особенностям устройства корабельной жизни, умывался, чистился, приводил себя в порядок – не без помощи стюарда. А после гулял по палубе, знакомился с пассажирами и здоровался с редкими знакомыми.
Путешествие, определенно, начинало ему нравиться, и теперь он, надышавшись речным воздухом, сидел расслабленный, умиротворенный и в пол уха слушал болтовню счастливой Варвары. А окрыленная «муза», кажется, не замечала третьего собеседника вовсе, и порывалась рассказать Сергею всю свою судьбу разом. Уже пройдя период младенчества и потери родительницы, нескольких лет пансиона и скуки в отцовском доме, она дошла до периода взросления и определения жизненных склонностей.
– Вы знаете, Сергей Осипович, ведь мое нынешнее сближение с людьми искусства – это потаенная потребность юности. Я сама, мнилось мне, была исполнена стремлениями выразить свой внутренний взгляд на этот мир, средствами артистическими. Но потребностям не хватило возможностей, – она вздохнула. – Музыкальные способности у меня были самые средние, а когда я попробовала слагать нечто поэтическое, то папенька, назвав это «словоблудием», отбил у меня всякую охоту. Тогда я увлеклась рисованием. Просьба отдать меня на обучение живописи, почему-то показалась отцу крайне смешной, и больше мы к этому не возвращались. Я взяла по случаю несколько уроков у соседки по даче, но лето кончилось, не стало и наших занятий. Отец считал все мои порывы вздором, говоря, что это бессмысленная трата денег и времени, а главное для приличной девицы – это удачный брак.
– Но Ваш брак, действительно, был удачным, не так ли? – спросил Сергей, чтобы показать, что он участвует в беседе.
– Можно сказать и так, – задумчиво произнесла Варвара. – Во всяком случае, к тому времени он был для меня почти освобождением.
– Освобождением от чего, простите? – задал вопрос капитан, который слушал рассказ Варвары гораздо более внимательно, чем тот, кому он предназначался.
– От деспотизма отца, дорогой Константин Викторович. Он стал несносен к концу жизни, – по лицу Варвары проскользнула мимолетная гримаса то ли боли, то ли стыда. Видимо, вспомнив что-то нелицеприятное, она заметила вдруг, что раскрывается перед двумя молодыми и, в общем-то, посторонними мужчинами. Она стала тщательней подбирать слова. – Видите ли, он меня обвинял в том, что возраст, считающийся благоприятным для брака, был упущен.
– Позвольте! – капитан был искренен в своих комплиментах. – Да какой возраст! Вы сейчас цветущая молодая дама, а что уж говорить о тех годах?
– Благодарю Вас, но тем не менее. Я устала от ежедневных попреков, хотя, что же я могла, подумайте? Разве от меня что-то зависело? Он сам отгонял от меня поклонников, с каждым годом их становилось меньше, а папенька все боялся прогадать. Когда он стал подшучивать надо мной при своем давнишнем приятеле, который был вхож в наш дом, сколько я себя помню, то, оставшись с отцом наедине, я, один единственный раз, посмела противиться ему. Попросила не компрометировать меня перед его друзьями. Тогда он накричал на меня, и сказал, что не может быть никакой компрометации перед будущим супругом. И, что другой партии, мне все равно уже не сыскать, что дела у них с Мамочкиным общие, а объединение капиталов упрочит их положение. И, чтоб я вела себя с тем проще. Через полгода состоялось венчание.
– И Вы из одной клетки попали в другую, милая Варвара Михайловна? – спросил капитан.
– Не совсем так, Константин Викторович. Первое время нашей совместной жизни с мужем показалось мне намного радужней, чем заточение в отцовском доме. Мы много ездили, я побывала в столице, супруг не препятствовал моим склонностям. Когда мы переезжали в новый дом, я самонадеянно попросила у него разрешения самостоятельно расписать одну стену в небольшом коридоре. Я была тогда под сильным впечатлением от Рафаэлевых лоджий. Муж позволил, заказал краски и другие необходимые принадлежности. Неделю я была счастлива. Результатом моих усилий стал лазоревый цветок, который казался мне тогда вершиной совершенства, – она замолчала.
– И что с ним случилось потом? – Сергей поддерживал разговор, а сам наслаждался покоем и ветром.
– Потом муж сказал, что даже Рафаэль не мог бы себе позволить работать в таких темпах, отчего, видимо, и привлекал к работам учеников. Он нанял декоратора и тот расписал все пространство целиком за те же семь дней.
– Ваш цветок закрасили? – спросил капитан.
– Нет! – в голосе Варвары послышалась затаенная обида. – Муж запретил ему. Но новая роспись была настолько иного стиля, с четкими контурами, тяжеловесная и агрессивная, что отдавая должное всей ее читаемости общего рисунка и насыщенности колорита, мой цветок казался мне ею «задушенным» и каким-то жалким. Я старалась реже ходить по этому коридору, потому что не могла дать ему воздуха. На этом мои занятия искусствами благополучно закончились, господа! Приветствую Вас, Ваше благородие, – она кивнула подошедшему Корндорфу. – Присаживайтесь, скоро будут подавать.
– Простите, я, кажется, прервал вашу беседу, дорогая хозяйка? – расшаркался барон. – Вы говорили об искусстве?
– Нет-нет, все в порядке. Мы как раз заканчивали.
– А что, капитан, – обратился тогда барон к Константину Викторовичу, – прибудем ли мы в порт назначения с опозданием или Бог и в межень милует?
– Надеемся, что милует, Ваше благородие. Хотя дождик не помешал бы уже,– капитан посмотрел в абсолютно чистое небо, на котором не было ни облачка. – А вот как наши соратники из Твери доберутся? Как думаете, Варвара Михайловна, успеют они в срок?
– Может быть, решат берегом ехать? Уж, как договорено было – вечером сход, после ужин и обратно, не так ли? Я намеревалась завтра к вечеру вернуться домой.
– А если переговоры затянутся? Я ж рейсовый подневольный, Варвара Михайловна. Вы уж тогда замолвите словечко, чтобы мой вопрос в первую очередь разобрали, прошу Вас.
– Да что Вы, Константин Викторович, и я с Вами обратно! Никак иначе. Что там обсуждать да канителиться? За два часика все и обговорим. Вообще не понимаю, зачем надо было это сборище устраивать?
– Кхе-кхе, – кашлянул капитан, – вот и остальные гости пожаловали. Обсудим это позже, дорогая хозяюшка.
К столу подходили давешний издатель и супружеская пара, путешествующая первым классом. Все были в сборе, и капитан кивнул ожидающему в сторонке стюарду – подавать.
***
Нина не поддалась на уговоры и ушла сразу же, как только Лиза нашла в себе силы выйти к близким. Князь ждал ее на улице и, бросив лишь один взгляд на лицо дочери, расплылся в улыбке.
– «Не так страшен черт, как его картинки!», такова, кажется, русская поговорка? Все благополучно?