Девятая квартира в антресолях II
Шрифт:
Рвётся в небо, ночь встречая,
Крепко сжатая телами,
Птица с синими крылами,
Ран в груди не замечая.
Плотный ряд, подобный стае,
Справа, слева стиснул птицу.
Не упасть, и не разбиться,
Не взлететь, изнемогая.
Растерявши перья, рвётся,
К небу устремляясь взором,
Под недремлющим надзором,
И на месте остаётся.
Замирая, к ветке жмётся,
Провожая взглядом быстрым
Две рубиновые искры,
И вот-вот сама сорвётся.
И, ударившись о землю,
Обретёт иную бытность,
Прославляя беззащитность,
Слову разума не внемля,
Воспаряя в неизвестность,
Разрывая связи с древом,
Торжествующим напевом
Оглашая всю окрестность.
Переливы, перекаты
Песни укрощенной муки,
В облаках наполнят звуки
Пламенеющим закатом.
Птица с синим опереньем
И пурпуровым отливом
Вечно мечется, пугливо,
Между славой и забвеньем.
Но, сорвётся в упоенье,
Птица, заглушая ропот,
Издававших только клёкот,
Испытавших лишь сомнения.
Прощайте! Вечный странник».
– «Пурпуровые птицы». Боже, что за образы! – презрительно прокомментировала Нина. – Позволь спросить. А что это за «непреодолимая пропасть»?
Лиза снова тихо заплакала.
– Нина, я ничего не понимаю! У меня все в голове перемешалось. Все было хорошо и тут… Последнее, что он мне сказал: «Лиза, да Вы – бесприданница!». Это она, пропасть?
Нина вскочила с кресла и отвернулась к окну, но Лиза, даже по спине, видела в какой она ярости. Чуть успокоившись, но еще сквозь зубы, Нина четко произнесла:
– Полетаева! Иногда лучший способ поступить – это следовать чужим просьбам. Какое презрение? Забвение – вот то, чего он достоин. Действительно – забудь даже имя! Давай теперь думать только о тебе. Какие могут быть последствия?
– Последствия? – снова не поняла ее Лиза. – Моего разбитого сердца тебе мало?
– Лиза, я очень переживаю за тебя, и твои родные тоже, и очень хорошо, что хотя бы не было того, чего они боятся больше всего, насилия. Но что-то было? – и Нина развернулась лицом к подруге.
– Насилия? – Лиза совсем потерялась.
– Лиза. Пурпуровые птицы пали о земь? Изменили сущность?
Лиза непонимающе молчала, лишь хлопая ресницами.
– О, Господи! – Нина вздохнула. – Вы были близки?
– Не знаю, можно ли говорить об этом, – Лиза смутилась, хотя такие подробности из романов еще в Институте обсуждались между старшеклассницами, но крайне редко и только иносказательно, – ну да, мы были очень близко. Он даже… целовал меня, обнимал.
– И это все?
– Все. Хотя был момент. Он попытался меня… ласкать, но…
– Чего ты смеешься? – спросила изумленная Нина.
– Это так стыдно, Ниночка! – Лиза схватила маленькую подушечку и зарылась в нее лицом. – Но тебе скажу. У меня вчера одна резинка от корсета оторвалась, и пришлось пришить другого цвета. – Лиза положила подушку на колени и теперь, водя по ней пальчиком, повторяла узоры на кружевах. – Я так боялась, что кто-нибудь заметит, что не давала дотронуться до своих юбок никому. Ни ему, ни потом Наталье Гавриловне, которая хотела снять с меня мокрое. Я ее, эту резинку, теперь ненавижу!
– Глупая ты моя дурочка! – тоже рассмеялась Нина. – Да ты ее на стенку в рамочку должна повесить. Может быть, это она тебя уберегла. Он ни на чем большем не настаивал?
– Настаивал, – снова потупилась и покрылась румянцем Лиза. – Как раз около усадьбы настаивал, но я сказала, что это невозможно. Что он меня обижает. И еще пришлось ему сказать, что дом заперт и нам уже не принадлежит. Тогда он просто взял и уехал.
– И ты, поэтому пошла топиться?
– Топиться? Кто? Я?! – Лиза узнавала о себе все больше подробностей. – С чего ты взяла?
– Прости, но я поняла так, что местные мужики нашли тебя в реке или у реки?
– Нина! Была такая жара! Я хотела просто умыться. Вы что, с ума сошли?
– Мы с ума сошли? – Нина сделалась вдруг очень жесткой. – Позволь, я теперь не буду тебя щадить? Ты, значит, лежишь тут молча. Ни на чьи вопросы отвечать не желаешь. Упиваешься своими страданиями. А что происходит с другими, тебя не касается? Ладно, моя мама вынуждена была одна отправиться в дальнюю поездку, а князь Чиатурия сидит сейчас как простой извозчик на улице и ждет меня! Да от твоей Егоровны осталась только половина! У этой женщины, Натальи Гавриловны, глаза как у побитой собаки, а твой отец умирает в соседней комнате! И все это из-за твоей неудачной загородной прогулки? Это ты, Лиза Полетаева, сошла с ума.
– Папа! Что с ним?! – Лиза вскочила на ноги и хотела бежать к отцу.
– Стой! – Нина была жестока и настойчива. – Мы не договорили.
– Нина! Не надо так со мной. Я сейчас сгорю со стыда! – и она снова обессиленно села на смятую постель.
– Хорошо, Лизонька. Давай теперь поговорим спокойно, чтобы хуже не наделать, – Нина села к Лизе на кровать, и они обнялись, как бывало раньше в Институте. – Значит, все, что ты мне доверила сейчас – останется между нами. Сам он вряд ли посмеет упомянуть твое имя, раз пишет такое. Давай так? Своих надо щадить. Поэтому ты ехала с богомольцами, как все об этом и думают, просто посмотреть на родные места, соскучилась. Все остальное – как есть. Пошла умываться, тебя не поняли. Про него ни слова.
«У тебя есть тот, кто защитит твою честь, пока я жив!» – вспомнила Лиза слова отца, сказанные всего пару дней назад. «Пока я жив…» Нина такая мудрая, с ней так все сразу понятно. Конечно, нельзя, чтобы отец узнал, ведь тогда он будет вынужден, как говорит та же Нина «что-то с этим делать».
– Господи! – вздохнула Лиза. – Неужели это мы, Нина? Неужели месяц… да, всего месяц назад мы чуть не поссорились из-за того, достойно ли принимать подсказку на экзамене или нет?!
– А теперь я сижу и учу тебя, как утаить правду от родных? – Нина горестно усмехнулась. – Да, Лиза, все меняется так быстро. И мы меняемся.