Девятое марта
Шрифт:
Боже, она улыбалась! Пока несмело, совсем немного - уголками губ, сквозь слезы, но - улыбалась. Никогда не думал, что одно только упоминание моего имени способно высушить слезы женщины.
Странно. Вот сейчас, когда она улыбнулась, мне показалось, что я уже где-то видел ее лицо. Нет, определенно!
Вдруг Маша прыснула. Смутилась. Я вопросительно поднял бровь.
– Не обращай внимания, Джо... у меня... истерика, наверное... то плачу, то смеюсь... А сейчас просто вспомнила анекдот... Смешно стало. Про неуловимого Джо.
Я улыбнулся. Ну, конечно. "Это кто был?" - "Неуловимый Джо" - "Что, его никто
Стало легче. Мало-помалу мы разговорились. Точнее, она говорила, а я больше молчал, изредка кивая. В основном невпопад, потому что ее глаза прямо-таки гипнотизировали.
Маша была художницей, немного рисовала для себя, пару раз участвовала в выставках молодых талантов. Ее приметили, потихоньку пошли контракты на промышленный дизайн, иногда какой-нибудь новорусский нувориш заказывал портретик любимой собачки. Жить было на что. Только не с кем. Родители умерли, еще когда она училась в Строгановке, а старшая сестра выскочила замуж, и теперь навещала младшенькую раз, хорошо два в месяц.
Спутник же жизни все никак не появлялся на горизонте. Богемная тусовка богата на случайные связи, искать в ней что-то большее бесполезно, по себе знаю. Маша не отчаивалась. Только делать это с каждым разом становилось все труднее. Вроде бы, казалось, нашелся тот самый, настоящий, на кого можно положиться в любой момент, и вдруг - все шло прахом. Чаще всего по ее вине - по крайней мере, она сама так считала, - из-за устаревших взглядов и целого клубка неистребимых комплексов.
Ее последней попыткой оказался как раз тот самый быкообразный тип, с которым мы столкнулись в дверях автобуса. Он покатал Машу на тачке, сводил раз-другой в дешевый полуподвальный ресторанчик, после чего решил, что на пару раундов постельной борьбы заработал. Провожая Машу домой (тачка осталась на стоянке - ухажер выпил для храбрости и решил не рисковать, гаишники сейчас лютуют), стал напрашиваться в гости с понятными целями. В общем, он их даже и не скрывал. Получив отказ - стандартную женскую отмазку из серии: "нет, нет, не сегодня, нам надо получше узнать друг друга", - бык вскипел и, обозвав несчастную Машу фригидной сукой, бросил одну на остановке.
Про себя я подумал, хорошо здесь народ был, а то неудавшийся партнер мог и к более кардинальным мерам перейти. Такого и газовый баллончик не остановит.
Мы проболтали часа два, наверное. Могли бы и больше, если бы мне не пришло в голову спросить:
– Ты не замерзла?
– Очень, - честно призналась она и удивленно добавила: - Но пока ты не спросил, я этого и не замечала.
Эх, Джо, когда же ты научишься быстрее соображать?
– Давай я тебя провожу.
– Да я недалеко живу...
– Не спорь. Дрожишь вон вся. Вот что, - я стянул куртку, накинул Маше на плечи, - пойдем.
Подъезд был на удивление чистым. Только на щите лифта кто-то старательно вывел черным маркером: "Offspring". Надпись была с ошибкой.
Маша протянула мне куртку, зябко поежилась:
– Спасибо, Джо.
– Да, ладно, что там.
Надо было, конечно, напроситься в гости на чашечку кофе, скрасить этот вечер ей, да и себе тоже, если быть честным, но... Язык отказывался повиноваться. Я молчал.
– Ну...
– похоже, она тоже не знала, что говорить.
– Пока.
– Пока, - сказал я грустно.
Маша как-то неуверенно кивнула, повернулась и каблуки ее изящных лакированных сапожек застучали по ступеням. Я засмотрелся на ее стройные ноги как мальчишка, машинально считал ступени: "раз... два... три...". Всего их оказалась пятнадцать. Поднявшись на площадку, Маша зазвенела ключами - оказывается она жила на первом этаже.
Что-то продолжало удерживать меня. Уходить не хотелось. Я стоял у дверей парадного и смотрел снизу вверх, просто смотрел на нее.
Какое-то мимолетное ощущение... Ну, да! Вроде бы я уже видел ее вот так - снизу вверх... Видел. Когда, где - не помню, не могу заставить себя вспомнить, но видел точно. Ну же, Джо! Вспоминай!
Наверное, она почувствовала мой взгляд, рука ее дрогнула, ключ все никак не хотел попадать в скважину. Несмелая улыбка тронула ее губы:
– Ты так и будешь стоять? Тогда уж поднимайся...
От такого приглашения не отказываются. Я забыл обо всем и взлетел вверх по ступеням, как спринтер на финишной прямой. Маша все никак не могла открыть замок - теперь было хорошо заметно, что ее бьет крупная дрожь. Замерзла таки! В подтверждение моих мыслей Маша оглушительно чихнула, запоздало прикрыв рот ладонью.
– Простудилась, - резюмировал я и протянул руку к ключам.
– Дай, попробую.
Она кивнула, всхлипнула как-то по-детски и снова чихнула.
– Будь здорова.
– Спа... ар-пчх-хии!
А девочка-то совсем расклеилась. Ну, ничего - замок тем временем поддался моим усилиям, дверь распахнулась.
Квартирка у Маши была небольшая, но уютная. Маленькая прихожая, вся сплошь заставленная какими-то резными фигурками, этюдниками и большими потертыми тубусами. Фигурки занимали почти все пространство на трех высоченных этажерках, тубусы и этюдники были составлены у архаичной деревянной вешалки, искусно сработанной под мореный дуб.
Маша то и дело шмыгала носом, а когда я, помогая ей снять дубленку, случайно коснулся руки, - стало понятно: дело плохо. Рука горела.
– Маш, да у тебя температура!
Я потрогал ее лоб - печка! Видно, моя холодная, с мороза, ладонь принесла некое облегчение: она как-то инстинктивно прижалась к ней, словно ища спасения.
– Да-а-а, - протянул я, - задачка... Ну-ка, садись!
Маша покорно уселась на видавший виды колченогий табурет. Я опустился на колени, расстегнул липучки на ее сапогах. Она дернулась, попыталась было спрятать одну ногу за другую:
– Джо! Ну, что ты, в самом деле? Я и сама могу...
– Можешь...
– сквозь зубы ворчал я, возясь с непослушными сапожками, что никак не хотели сниматься, - ...конечно, можешь. Вот выздоровеешь и сразу сможешь.
Маша больше не пыталась сопротивляться, лишь изредка хлюпала носом. Я скинул куртку куда-то в угол, на этюдники и почти потащил девушку по коридору.
Комната в машиной квартире была одна. Но какая! Вау! Настоящая студия, таинственная богемная нора, заставленная мольбертами; она казалась втрое больше, чем была на самом деле. Два больших, под потолок, окна, завешаны плотными, едва пропускающими свет гардинами. Вот она плата за первый этаж. Но полоска света из прихожей ровной дорожкой ложится на пол, выхватывая из тьмы пушистый ковер; похоже, хозяйка, любит расхаживать по дому босиком. Стены увешаны незаконченными, полузаконченными и едва начатыми эскизами, старыми фотографиями. В одном из углов - карта области, испещренная странными пометками. Над ней скалится вощеная африканская маска.