Девятый Будда
Шрифт:
— Мотив? У нашего маленького Джонни Карпентера? Боже праведный, если мы начнем говорить о мотивах, это займет у нас всю ночь.
— Ну и каковы же они?
Кормак ответил не сразу. Возможно, пришел его черед быть подозрительным. Кристофер почувствовал, что, положив начало откровениям, его собеседник уже начал жалеть об этом.
— Давайте начнем с другого, — предложил он. — По официальной версии Цевонг скончался, не вынеся тягот дальнего пути. Я лично писал свидетельство о смерти. Вы найдете копию в книге регистрации рождений и смертей округа Калимпонг. У человека по имени Хьюз, уроженца Уэльса из Нита. Мы все здесь кельты. Но, в любом случае, Цевонг умер совсем не от этого. Вы меня понимаете?
— Как он умер? —
Он заметил, что Кормак все чаще прикладывается к бутылке.
— Он покончил жизнь самоубийством.
Он произнес это так, что Кристоферу показалось: «Он пожелал нам спокойной ночи». Кристофер представил умирающего монаха в постели. «Покойной ночи», — всплыл далекий голос матери откуда-то из глубин детства. Цевонг прошел через ледяные перевалы и навсегда успокоился.
— Наверное, я вас не понял.
— Не поняли? — голос Кормака был мягким и жалостным. Он видел мертвеца, дотрагивался до его лица, его кожи. — Вы думаете, что буддийский монах не может убить себя? Для некоторых из них вся жизнь это медленное умирание. В Тибете есть люди, которые находят себе небольшое отверстие в скале и просят, чтобы их заложили кирпичами, оставив небольшое отверстие для того, чтобы ему могли передавать еду, а он мог отдавать свои фекалии. Вы знали об этом? Это смерть при жизни. Такой человек может прожить долгие годы. Они входят туда молодыми людьми и умирают глубокими старцами. Дело даже не в этом, жизнь тяжела сама по себе. Отчаяния, искушения, темные моменты. Желтое монашеское одеяние не гарантирует защиту от человечества.
Они замолчали. В тишине капал со свечки воск. Пламя замигало, а потом выпрямилось.
— Как он это сделал? — спросил Кристофер.
— Повесился.
Карпентер рассказал, что он повесился в комнате, которую ему предоставили. Он использовал веревку, которой подпоясывался. В потолок был вбит крюк. Это было на чердаке, в маленькой комнатке, в которой они хранят всякие коробки. Он прикрепил веревку к крюку.
Кристофер поежился.
— Я не понимаю, — произнес он. — Я не могу понять, как человек может сделать такое, — уничтожить свою собственную жизнь. Я могу понять убийство, но не самоубийство.
Кормак посмотрел на Кристофера. В глазах его была печаль, которую не могло скрыть даже выпитое виски.
— Счастливчик, — заметил он и снова замолчал.
На улице бегали собаки. Или это был один зверь, почти неслышно крадущийся в тишине?
Кристофер прервал молчание очередным вопросом:
— Почему он убил себя? Вам это известно?
Кормак покачал головой.
— Я не могу ответить на этот вопрос. Я думаю, что Джон Карпентер может, но будьте уверены, что он этого не сделает. Однако у меня есть пара идей насчет этого.
— Идей?
— Я думаю, что у Цевонга были проблемы. Возможно, они были серьезными, возможно, они просто казались ему таковыми: этого я точно не знаю. Но то, что проблемы у него были, это бесспорно. — Доктор сделал короткую паузу и тут же продолжил: — Прежде всего, я не думаю, что он был буддистом. То есть он больше не был буддистом. Готов биться об заклад, что его обратили в христианство.
Кристофер с удивлением взглянул на ирландца.
— Я не понимаю. Он был тибетцем. В Тибете христиан нет. Он носил одеяние буддийского монаха. К тому же он умер. С чего вы взяли, что он был христианином?
Кормак подкрепился своим пойлом, прежде чем продолжить.
— Есть пара моментов. Я забрал тело в госпиталь, чтобы обследовать его. Когда я раздел его, я тщательно обыскал одежду, потому что хотел убедиться в том, что собрал все его личные вещи, потому что их вместе с телом следовало передать старому Норбху. Именно тогда я нашел письмо и записку в его мешочке вместе с молитвенником, амулетом и всем прочим. Но угадайте, что он носил на шее и тщательно прятал под одеждой? Крест, мистер Уайлэм. Маленький серебряный крестик.
— Никто не задавал вопросов по поводу самоубийства?
— Кто? Вы же не думаете, что я рассказал Норбху Дзасе, что один тибетский лама покончил с собой? Я сказал вам: я лично написал свидетельство о смерти. В это время года от обморожения погибает немало людей. Среди них много тибетских монахов. Так что вопросов не было.
— А что насчет Карпентера? Вы сказали, что думаете, будто он может знать, почему монах покончил жизнь самоубийством.
Кормак ответил не сразу. А когда ответил, в голосе его появились осторожные нотки.
— Разве? Да, я думаю, что он должен что-то знать, хотя и не могу это доказать. Дело в том, что до того, как это случилось, монах жил у Карпентера. Существовала история о том, что Цевонга нашел на дороге какой-то крестьянин и привез его в Нокс Хоумз, а на следующее утро он умер. Наверное, вы сами слышали эту историю. Это то, что рассказал мне Карпентер, а я рассказал Фрэйзеру. Но это полная ерунда. Я случайно узнал, что Цевонг прожил у Карпентера по меньшей мере неделю, прежде чем покончил с собой. Цевонг не был каким-то несчастным бродягой, случайно оказавшимся в Калимпонге, которого пригрел добрый доктор Карпентер и который покончил жизнь самоубийством в его доме. Нет, единственной целью его прихода в Калимпонг была встреча с Карпентером. Готов поклясться.
— Зачем ему нужен был Карпентер?
— Хороший вопрос. И я хотел бы знать ответ на него. Я думаю, что Карпентер приложил руку к обращению Цевонга в христианство. Вполне возможно, что его уже звали не Цевонг, а Гордон или Ангус. Кристофер слабо улыбнулся.
— Вы уверены, что его обратили в христианство? Разве не могло быть такого, что Карпентер просто дал ему крест, пока он жил у него? Возможно, Цевонг даже не понимал значение этого креста?
Кормак посмотрел на Кристофера.
— Видно, что вы воспитывались не в Белфасте. Я не знаю, придавал ли Цевонг какое-то значение этому кресту, но был бы крайне удивлен, если бы узнал, что ему дал его Карпентер. Пресвитерианцы не носят крестов, тем более крестов с маленькими фигурками Иисуса Христа.
— Вы имеете в виду распятие?
— Именно. Я полагаю, что крест Цевонгу дал кто-то другой. Но я все же думаю, что он и Карпентер были связаны каким-то образом.
— Я не понимаю, какая между ними могла быть связь.
Кормак резко встал и шагнул к окну. Лунный свет и облака превратили небо в рваное кружево. Он постоял там какое-то время, глядя, как меняются узоры на небе. Иногда он думал, что так будет всегда, и чувствовал себя ничтожным и жалким.
— Как вы думаете, кого вы видели сегодня вечером? — спросил он тихо, но отчетливо. — Может быть, набожного человека? В любом случае, человека? Но Джон Карпентер — не человек. Он — это маска, огромное количество масок, одна внутри другой, и вы сойдете с ума, прежде чем доберетесь до истинного лица. А если вам все же удастся когда-нибудь увидеть его настоящее лицо, вы об этом пожалеете. Поверьте мне, я это знаю. Прежде всего, он амбициозен. Причем у него это превратилось в болезнь. Скоро ему будет пятьдесят лет, и чем он может похвастаться? Здесь, в Калимпонге, он большой человек, но это все равно, что прославиться, собрав коллекцию редких марок или став мэром какого-нибудь Лимавади. Одно я знаю наверняка — он не хочет закончить свои дни в этой дыре в компании с маленькими язычниками. Миссис Карпентер тоже этого не хочет — она, кстати, вообще сделана из стали и куда более фригидная, чем ее муж. Карпентер знает, что может достичь большего, и знает, как это сделать. И эта мысль пожирает его изнутри. И это длится уже двадцать пять лет и даже дольше. Если он хочет стать индийским Ливингсто-ном, ему надо сделать что-то серьезное, что-то, что привлечет к нему внимание. В этих местах возможность только одна.