Девятый принцип
Шрифт:
Она бросилась к нему, не успел он еще выйти из лифта. Фредрик не был готов к объятиям, и, когда почувствовал прикосновение мокрых ресниц на шее, откашлялся и осторожно отодвинул девушку от себя.
— Фредри-и-ик, — прошептала она. — Я никогда больше туда не вернусь. Помоги мне. Не отпускай меня, я так боюсь.
— Да, — пробормотал он, — можешь чувствовать себя в безопасности.
Он не знал, что говорить. Она была очень красивой. Слишком красивой. Настолько красивой, что он не знал, сможет ли говорит с ней, не запинаясь. Без монашеского одеяния, в светлом цветастом платье с белой шалью вокруг шеи, подобной шее Нефертити, с широко распахнутыми сияющими, как яркие
— Я — у меня комната — наверху — мы можем…
— Да? — спросила она, подталкивая его к лифтам.
Когда двери лифта уже закрывались, Тут-Анх-Амон прокричал им вслед:
— Орешки, орешки, хочу орешков!
В номере девушка скинула туфли и прилегла на постель. Фредрик пометался по комнате, налил в стаканы вино и воду, а затем уселся от греха подальше на стул у окна.
— Может, ты — как ты думаешь — расскажешь, так ты сказала, я имею в виду, что ты чего-то боишься? — Он взял себя в руки и смог завершить предложение, сфокусировав взгляд на ее туфле.
— Постарайся рассказать все с самого начала. Чего ты боишься, почему ты решила поговорить именно со мной, что ты хочешь, чтобы я сделал, и откуда ты вообще знаешь обо мне?
— Мне кажется, я знала тебя всю жизнь, Фредрик. В госпитале, когда ты лежал и был на краю могилы, я сидела у твоей постели и молилась, ты был так красив, и я знала, что ты вернешься ко мне.
— Ага. Понятно. Ну, сейчас мы встретились. И ты совершенно спокойно относишься к тому, что я жив. Мне хотелось бы, чтобы ты рассказала, чего ты боишься и почему не хочешь возвращаться в госпиталь. — Его затягивал омут ее глаз.
Тут девушку прорвало, и она взахлеб принялась рассказывать о настроении в госпитале, о склоняющихся по комнатам, как зомби, наркоманах, об отчужденности доктора Эрвинга, его тщательных, почти бессердечных анализах состояниях больных, о старых монахинях, живущих в собственном безумном мире; она рассказала, что в госпитале было плохо с деньгами, но что доктор Эрвинг только смеялся над этими проблемами, окружая себя атмосферой цинизма, что она чувствовала, что происходит что-то страшное, но не знала, что именно, что она слышала часть разговора между господином Эдвардсом, его супругой и доктором Эрвингом, что-то о суеверии и старых фараонах, что доктор Эрвинг страшно разозлился, когда Том Харкин, один из самых опекаемых наркоманов, сбежал из госпиталя и разбил себе голову в Каирском музее, убегая от служителя; доктор пришел в бешенство, но совершенно не понятно, почему, ведь его никогда не интересовала судьба сбежавших пациентов; но больше всего Мариэтту испугала записка, оставленная господином Эдвардсом на столе Эрвинга.
— Подожди-ка, Мариэтта, остановись на минуточку, — сказал Фредрик.
Он хотел сосредоточиться и осознать рассказ девушки.
— Кто такие эти Эдвардсы? Это имя упоминал Дитер Дунсдорфф.
— Он сумасшедший. И очень противный. Американец. У него толстая жена, с ног до головы увешенная золотыми побрякушками. Они владельцы бюро путешествий «Cheops Corona Travels».
Фредрика осенило. Лицо! Она была на докладе в Каирском музее, сейчас он понял, откуда ему знакомо ее лицо: она очень похожа на красавицу-гида в желтом, возлюбленную доктора Эрвинга. Мать и дочь! Он прижал руку ко лбу, на место встал последний кусочек мозаики, безумие начало приобретать четкие очертания.
— Записка, Мариэтта, что там было написано? — У него пересохло во
— Фредрик, иди ко мне, обними меня, и я скажу тебе на ухо, — она протянула к нему руки.
Он неуверенно подошел к постели и сел рядом с девушкой. Она прижалась к нему. Он постарался не думать ни о чем другом, кроме ее рассказа.
— Там было очень странно написано. Масса таинственных символов, вязь письмен, — губы Мариэтты шевелились у самого уха Фредрика. — Я помню слова: «Если вы хотите получить нашу дочь, то вам необходимо вступить в общество. Вы должны доказать всему миру реальность воскресения из мертвых. Куда делся Фредрик Дрюм? Мы станем миллионерами, когда обо всем узнают. Встреча общества состоится в шахте Хеопса в пятницу в десять вечера. На входе будет стоять Асхар. Ваше согласие даст вам счастье».Так там было написано. Фредрик, происходит что-то ужасное. Я ведь не схожу с ума, нет?
— Нет, с тобой все в порядке. Действительно происходит что-то ужасное. — Он встал.
— Ты уверена, что в записке было написано «The Pit of Cheops?» [29]
— Да, уверена. Что значит?
— Пятница? Десять вечера? Господи, прости. Сегодняпятница? И уже почти девять! Дождись моего возвращения, Мариэтта!
И не успела она что-либо возразить, как он уже выбежал из комнаты. Спустился по лестнице вниз. Схватил портье за руку и отволок его в сторону.
29
Шахта Хеопса (англ.).
— Min fadlak,послушай, — сказал он, размахивая деньгами под носом у портье. — У вас в отеле есть современная аппаратура, да? Эта бумажка станет твоей, а потом получишь еще. Если поможешь мне. Используй родственников, друзей и знакомых! Подними всех на ноги! Если ты все сделаешь, как надо, то станешь национальным героем!
После этого Фредрик дал обескураженному парню инструкции, записал кое-что на бумаге и заставил портье несколько раз повторить задание.
— У тебя есть час, — сказал Фредрик. — Самое большое. Я буду ждать в комнате.
— Орешки! — Тут-Анх-Амон упорно гнул свою линию.
В лифте Фредрик попытался успокоиться. Мариэтта рассказала ему о недостающих кусочках мозаики. Прекрасная монашка. Монашка? Чудесная девушка. Он никогда не встречал подобной. При всей своей красоте она была естественна, неиспорченна и доверчива; но сейчас нужно сохранить холодную голову и не потерять путеводной нити.
— Что ты делал,Фредрик? — Она ждала его, стоя в дверях, решительно взяла за руку и повела к постели. Он осторожно присел на самый край.
— Мариэтта, — сказал он, пытаясь дышать нормально. — Я много пережил за последние дни. Много всяких ужасов, но этому пришел конец. Тебе придется подождать меня в комнате, пока я не закончу все дела. Может быть, это займет несколько часов. Все это пустяки, не беспокойся за меня. Не выходи из комнаты до моего возвращения. ОК?
— ОК!
Она тянула его на постель, прижимаясь к нему и что-то нашептывая на ухо, он чувствовал жар ее молодого гибкого тела. Дрюм еще раз расспросил ее о деталях и попросил повторить рассказ; она говорила мягким, спокойным голосом, все время поглаживая Фредрика по спине, а ее жаркие губы дотрагивались до его щеки. Фредрик чувствовал, что нет ничего важнее, чем лежать вот так и обнимать монахиню, которую он нашел в бельевой.