Девятый
Шрифт:
– Ага – боевой! В жаркий день от горячки слег почти намертво! Дети малые его боевитее!
– Флом, болтаешь ты больно много, и только нехорошее. Что-то я тебя рядом с нами не заметил, когда сэр страж бурдюка в зад приголубил.
– Ну и что? Я на левой стене был – из лука стрелял. Зачем лучнику с огневым копьем бегать?
– Раз не бегал, значит, закрой свой рот на крепкий засов, а то напраслиной хорошего человека обижаешь.
– Да он все равно не слышит и не видит ничего.
– Вот как? Так что получается: все делать, значит, можно, если
– Это когда я такое разрешал?!
– Ты сказал, что если не видят и не слышат, то можно. Вот и схожу: не первый раз – дорогу помню.
– Ах ты! Да я тебе спину топором подравняю!
– Язык себе подравняй, а то отрастил до колена! Лучше другое отращивай, чтобы жена твоя за мной не бегала с просьбами срамными!
– Тьфу на тебя!
– Плеваться?! Н-на-а-а-а! – послышался приглушенный звук удара.
– Старшину сюда! Горбун Флома лупит! Опять! – заорал второй возничий.
Через несколько секунд вокруг начался импровизированный митинг: оскорбленный возничий отплевывался, Тук пытался вырваться из чьих-то рук, ругались сразу в три десятка глоток, и кто-то кого-то пытался бить. Обозный старшина подоспел быстро – его громоподобный голос легко перекрыл шум толпы:
– Это что здесь опять неладно?
– Да Тук с Фломом подрались.
– Он первый полез! – яростно взвыл возничий.
– Это так, Тук?
– А он в меня плюнул, – мрачно ответил горбун.
– Это так, Флом?
– А он сказал, что к моей жене ночью придет! И еще сказал, что это опять будет! То есть уже бывало, получается!
– Это так, Тук?
– А чего не прийти, если в прошлый раз ей это понравилось, и мне тоже?
Народ дружно расхохотался, хотя, почти уверен, Флом при этом не сильно радовался. Представив его рожу, не выдержал, улыбнулся. Странно, но от такого мышечного усилия голова не лопнула, как опасался.
– Глядите – страж зубы скалит, – выкрикнул кто-то. Да уж… с улыбкой у меня, похоже, проблемы…
– Арисат! – зычно проорал обозный старшина – его голос просто незаменим, если надо поднять мертвых.
– Может, ему просто сон хороший приснился? – несмело предложил опозоренный Флом.
– Ага – снится ему, как я к бабе твоей опять пришел, – поддакнул Тук.
– Да я тебя! Тьфу!
– А ну стоять! Обоим кнут организую! – опять крик старшины.
Похоже, надо приходить в себя начинать – отдохнуть мне не дадут. Попробую открыть глаза. Это не так просто – ведь веки весят десять тонн. Каждое. По миллиметру, со скрипом, скрипя зубами от натуги, пошли вверх. В глаза ударил свет, и я увидел людей. Лучше бы не смотрел…
Перед глазами будто туннель овального сечения, в котором, сильно искажаясь, шевелятся жуткие хари – кривые, заостренные книзу, ядовито-синего цвета. И глаза монстров – красные, светящиеся. Одна из них голосом обозного старшины удовлетворенно констатировала:
– В себя приходит! Ошибаетесь – это шиза пришла, с богатым набором галлюцинаций.
– Сэр Дан, вы слышите меня?! Голос Арисата – надо ответить, а то ведь не отстанет.
– Да, – прохрипел на грани слышимости.
– Вы сильно заболели – лекарка говорит, лежать вам надо. Но не волнуйтесь – довезем вас до королевства. Карта епископа не врет – и городок на ней указанный видели, и дорогу, и озеро. Правильно идем – не собьемся.
– Пи-и-и-ить… – как трудно выговаривать длинные слова.
– Потерпите – уже за лекаркой послали. Сами опасаемся – вдруг вам простой воды нельзя.
Трея подоспела быстро – холодная рука ощупала лоб, оттянула веко, продемонстрировала все ту же синекожую личину, подержала руку на шее.
– Ну что с ним? – не выдержал Арисат.
– Горит весь, и белки покраснели. И сердце сильно быстро бьется. И пот нехороший. И смотрит странно…
– И что с этого?
– А болен он.
– Трея! Это и так знаю! Когда поднимется?!
– Может, и никогда…
– Да ты что!
– А что я?! От такого огня можно и совсем сгореть. Льдом бы его обложить, да где ж его взять… Мокрые тряпки – не то… Вон, зубы стиснул – плохо ему совсем.
– И что делать?
– А не знаю – не ведаю, что за болезнь такая. А как лечить то, чего не понимаешь?!
– Ну ты попробуй – кто же, кроме тебя. Он еще и пить просил только что.
– Дам ему зелья сонного – раз пить просит, то тело примет. И тряпками мокрыми будем обкладывать – иначе точно сгорит. Йена пусть возле него сидит – меняет. А если в себя придет, опять напоит зельем – спать ему сейчас надо больше. Только Тука не подпускайте – он его брагой напоит, или чем похуже. Вон что с птицей говорящей учудил – до сих пор кверху лапками валяется в углу… как бы не сдохла от такого пьянства.
– Он у меня плетей допросится!
– Вот и верно – попугай в трезвости должен быть, чтобы погань чуять. Сэр страж, приоткройте рот: это вкусненькая такая сладенькая водичка… вам от нее хорошо-хорошо будет. Отключился я, наверное, не успев добить кружку до конца.
* * *
Вроде бы через некоторое время опять проснулся. Самочувствие при этом не улучшилось.
Вроде бы Йена задавала какие-то вопросы, но сил не было ни ответить, ни понять, чего она от меня хочет.
А потом опять прохладный край кружки, горькая гадость в глотку и мертвый сон.
* * *
«Продолжение отчета добровольца номер девять. День десятый. Сегодня ничего не курил, но глюки дивные. Похоже, началось отторжение души от тела – иммунная реакция на ментальном уровне. Ловите мою матрицу между мирами и запихивайте куда угодно – согласен даже на тело свиноматки. Очень уж жить хочется. Если не поймаете – все отчеты, кроме последнего, сохранились в памяти попугая. Информация в его голове легко активируется с помощью алкоголя. P.S. Много не наливайте».