Деяние XII
Шрифт:
– Жопа, бэби, конечно жо-опа, – пролепетала покорно, порывисто сбрасывая одежду прямо на пол. Хотела снять большие профессорские очки.
– Оставь, – властно приказал он.
Лежали бок о бок. Её темные губы запеклись, глаза были закрыты. Всё ещё плыла в каком-то роскошном потоке: то ли Млечный путь восхищал к венцу вселенной, то ли ток её собственной крови уносил туда, где нет ничего, кроме вечной сладкой теплоты.
Его эмоции были не столь возвышены – он давно разучился отдаваться сиюминутным чувствам, хотя страсти продолжали довлеть над ним, как будто он и впрямь был всего лишь гиперсексуальным
Вновь глубоко вдохнул её запах – смесь французских духов и жаркого негритянского пота. Его рука тяжело легла ей на плечо, нетерпеливо повернула на спину. Не открывая глаз, она тихо простонала. И он вновь набросился на нее, как голодный на истекающий соком кусок.
Ooooh babeIf you should go skatingOn the thin ice of modern lifeDragging behind you the silent reproachOf a million tear stained eyesDon't be surprised when a crack in the iceAppears under your feetОна уже не понимала, было ли это песней из магнитофона, или рокот прилива вливает в её душу тревожные предчувствия.
– Я чувствую себя ста-арой развратницей, – проворковала она в подушку.
Сахиб, лежащий на спине, сосредоточенно раскуривая самокрутку, издававшую острый дурманящий аромат, сухо рассмеялся:
– Бэби, ты всё время забываешь, что я старше тебя на пятьдесят семь лет. И кто же из нас соблазняет детишек?..
Мэм зябко поежилась, хотя тропическая ночь была тепла и мягка, как пуховая перина.
– Я этого никогда не смогу понять и принять. И не хочу…
Он затянулся, задержав в себе дым, выдохнул дурманящий клуб и заговорил о другом. Речь его стала немного тягучей и замедленной.
– Ты правильно сделала, что спросила об Отроке… там, в зале… спасибо. Рано или поздно… рано или поздно надо было объяснять Клабу такую вот мою тактику. И лучше, что спросила ты… да ты, конечно, а не какой-нибудь дурак… вроде Милорда.
Он вновь рассмеялся в пространство. Ей не нравилось его состояние, но это была мелочь по сравнению со счастьем, которое она испытывала, изредка оставаясь с ним наедине.
– Почему ты пощадил Милорда? – спросила она, хотя ей не хотелось слышать ответ.
– А с чего ты взяла, что я пощадил? – Сахиб снова тихонько хихикнул. – Поверь, бэби, ему досталось… так, что ты и представить не можешь… И ещё достанется. Не сейчас… Нет, сейчас не время… потом… Пока нужен… Дурачок! Дурачок!
Он откинулся на подушки, посмеиваясь. Она смотрела на него со смесью ужаса и восторга.
– Что творится с ними, когда ты так смотришь? – она часто задавала ему этот вопрос и всякий раз получала одинаковый ответ:
– Хочешь узнать прямо сейчас?
И всякий раз со страхом выдыхала:
– Нет!
И всегда он на это ухмылялся. Но сейчас его явно тянуло на разговор.
– Это сила, бэби, большая сила. Да… Я впервые ощутил её, когда… меня посетило… Посетил… Ну, в общем, когда я окончательно решил… что никогда не стану взрослым.
– Кто тебя посетил, Кимбел? – она сумела скрыть волнение.
Перед ней чуть приоткрылась величайшая тайна Клаба, над которой ломали голову все его члены.
Сахиб опять захихикал:
– Тень, Дульси, большая чёрная Тень. Вот что меня посетило.
– Эта Тень подсказывает тебе решения?
В ней неожиданно проснулся исследователь, стоящий перед интригующей загадкой. Но Сахиб раздавил окурок в пепельнице и повернулся к ней. Сейчас его светлые глаза были переполнены потусторонним опаловым светом.
– Берегись, Дульси. Это не для тебя. Оно… знаешь, оно кушает маленьких девочек…
Он опять захихикал.
Из скрытых колонок предостерегающе доносилось:
You slip out of your depth and out of your mindWith your fear flowing out behind youAs you claw the thin ice2
Он мою защиту разрушает –
Старую индийскую – в момент, —
Это смутно мне напоминает
Индо-пакистанский инцидент.
СССР, Энск, 11–20 сентября 1981
После эмоционально перегруженной пятницы, суббота предстала бедной и тёмной. Утром Руслан, несмотря на запрет таинственного «майора Иванова», сходил в секцию. Там, неожиданно для себя, с первого приёма бросил на пол одного из самых сильных парней в своей категории, принудив того судорожно захлопать ладонью по плечу, признавая поражение. Но это нисколько не обрадовало его. После слов Палыча он внимательно присмотрелся к тренеру и нашёл того заурядным и пошлым. Кажется, он был озабочен лишь отбором перспективных учеников для получения разрядов, а честолюбивые его мечты поднимались не выше, чем перспектива участия своих воспитанников в областных чемпионатах, и, может быть, если повезет – во всероссийском первенстве. Был невзрачен, редко стирал кимоно, допускал ошибки, демонстрируя приёмы. Оживлялся, лишь когда вёл занятия с женской частью секции. Тогда ходил гоголем, смотрел орлом и очень часто показывал девчонкам, как поставить блок или сделать захват. При этом ладони его, словно невзначай, надолго задерживались на их телах.
Похолодало, болезненно моросил обессиливающий дождь, но Руслан шёл из секции длинной дорогой, чтобы позже оказаться дома. Он хотел идти под хлипким дождем и думать про губы Инги. И совсем не хотел домой. Суббота – отец снова будет пьян. Не то чтобы Руслан поэтому способен был возненавидеть папу, просто тяжело и стыдно было смотреть на отцовские мучения. Мама умерла два года назад, так, они и опомниться не успели – саркома сожгла её за четыре месяца. Всё это время в памяти Руслана было исполнено прерывистыми мамиными стонами.