Шрифт:
Введение I
И когда на земле будет окончательно покончено c курением, на пачках сигарет вместо слов «Курение опасно для вашего здоровья» будут писать: «Уточняйте термины, и этим вы избавитесь от многих недоразумений».
Прочитав название работы, а потом эпиграф, лингвист подумает: «Экая претенциозность!». Положим, не большая, чем название известной работы, появившейся примерно три десятилетия назад: «Мысли о русском языке». Кроме того, лингвист еще и не догадывается, что дальше будет еще претенциознее… Безусловно, автор осознает, что его претенциозность – не Бог весть что [1] . Просто до вершин научного стиля изложения ему далеко, а тянуться-то хочется!.. Хотя справедливо замечено, что «как от дескриптивной, так и от индексальной референции отличаются «цитатные» употребления именных групп, которые подобно именным группам, используемым при «презумптивной» повторной номинации, характеризуются определенностью. При «цитатном» употреблении референт обозначается посредством той же именной группы, посредством которой он был обозначен в предшествующем
1
«Товарищ прапорщик! А крокодилы летают? – Нет, не летают. – А товарищ лейтенант говорит, что летают… – Да, товарищ лейтенант прав: крокодилы летают. Но так низэнько, низэнько!..»
И все это, по категоричному настоянию авторов, должно выводиться «в светлое поле сознания»… Конечно, это – вершины, звезды! («Что общего между женщиной за рулем и звездой? – Мы ее видим, а она нас – нет»). И только пиетет перед ними не позволяет вспомнить незабвенного «друга Аркадия»…
Но светлое поле сознания напоминает, что пункт 2 статьи 3 проекта Федерального закона «О русском языке как государственном языке Российской Федерации» [2] гласит: «Не допускается (много чего не допускается. – Ю.П.)… употребление нецензурных слов и выражений (это пока о другом. – Ю.П.), а также иностранных слов и словосочетаний при наличии соответствующих аналогов в русском языке». Вот оно, главное – «при наличии аналогов»! Ибо нет ничего более русского, чем слово «аналог». Иначе бы оно не допустилось… Так что автор также смело может позволять себе использовать в работе некоторые подозрительно русские слова типа «дискурс», «вербальный» и, извините, «когнитивность»… Ну не может он устоять перед желанием прислониться к высокому, пусть и в мокроступах!..
2
В момент написания этих строк (февраль 2003) автор может цитировать только проект Закона, так как он был принят Государственной Думой, но отклонен Советом Федерации.
И вообще! В молодые годы автора были популярны сборники «Ученые шутят». Правда, в них шутили в рамках дозволенного только нефилологи – физики, математики и пр. Тогда их время было. Но ведь сейчас появились и филологи-шутники: «Психолингвистика в анекдотах», «Грамматика в анекдотах» [3] . Тексты художественной литературы одни исследователи подразделяют на «светлые, темные, печальные, веселые, красивые, сложные и смешанные», другие – «на моногамные и полигамные, фаллические и вагинальные, а также тексты-жены, тексты-любовницы, тексты-любимые» (если кто-то хочет уточнить эту классификацию или поспорить с ней – к авторам; но аккуратнее, они – доктора филологических наук…).
3
Не все же депутатам Государственной Думы озвучивать с экрана телевизора анекдоты в грамматике, считая, что то «-ин», которое стоит в конце фамилии, есть приставка опосля двух корней… Хотя, с другой стороны, аналог-то есть в литературе вопроса – некий персонаж отечественной классики ведь полагал, что все зависит от того «штора дверь»: «Эта? Прилагательна… Потому что она приложена к своему месту. Вон у чулана шеста неделя дверь стоит еще не навешана: так та покамест существительна»…
В каждой шутке, как часто говорят, есть доля истины – и доля шутки… Попробуем найти золотую середину – может быть, тогда и истина станет не только яснее, но и интереснее?
Введение II
– Кто может писать воспоминания?
– Любой.
– Почему?
– Потому что никто не обязан их читать…
В последнее время практически все работы по культуроведению начинаются со слов: «Существует более двухсот (трехсот, четырехсот и т. п.) определений культуры»… Более комфортной ситуации для исследователя быть, на наш взгляд, не может! В самом деле, ну кто же с полной серьезностью будет заниматься критическим разбором 401 – го определения?! С другой стороны, новый автор защищен от язвительной критики своего маститого предшественника за то, что не учел в своей работе 247-го определения: ведь и сам маститый никогда не застрахован от ответного замечания о том, что недостаточно глубоко проанализировал 171-е…
Конечно, терминологическая проблема «текст-дискурс» стартовала значительно позже, однако, как сказали бы специалисты-лошадники, «приняла резво». Если внимательно рассмотреть хотя бы основные определения и текста, и дискурса, а к ним еще добавить и описание точек зрения на их взаимосвязь, то на собственную точку зрения не останется или сил, или полиграфических мощностей. В целом ряде работ одно только обобщение разных взглядов на эту проблему занимает несколько страниц [4] .
4
Блестящий тактический (а может быть, даже и стратегический) пример в этом направлении подал Ю.Н. Караулов: сначала он ввел в широкий научный обиход понятие «русская языковая личность», а по прошествии некоторого времени сам же и обобщил другие точки зрения на нее, построил их в определенную систему. И теперь последователи вынуждены не только цитировать его как основоположника, но и свое место в строю определять также «по Ю.Н. Караулову»! (см. Караулов 1995; 63–65).
Но все разумные доводы бессильны справиться с исследовательским зудом – если он охватил, то никакое чтение предшественников не поможет! И тянется рука к перу, перо – к бумаге…
Не отрицает наличие этого всесильного зуда и автор данной работы. Правда, по его мнению, у него есть некоторое смягчающее вину обстоятельство (а у какого автора его нет?!). Его интересует не столько собственное приобщение к высокому терминотворчеству, сколько практика его непосредственной деятельности: обучение русскому языку, русскому речевому общению, общению с носителями русского языка иностранцев. Однако эта утилитарная цель (использование термина «прагматическая» может вызвать не нужный пока на этапе «Введения» взрыв страстей) требует решения не менее утилитарного вопроса: на чем мы можем учить этому общению? К единицам обучения, кроме прочего, относится и текст (см. Азимов и др., 1999; 77) – но чему мы учим на основе текстов? Коммуникации? Или мы даем иностранцу некоторые знания, заключенные в тексте, на базе которых он (сам?) будет строить коммуникацию? Или мы должны ему давать набор некоторых высказываний (это также единица обучения), соотнесенных с ситуациями реального общения носителей русского языка в родных для них условиях коммуникации? Или мы и то и другое должны представить ему в некотором наборе упражнений (это – элементарная единица обучения), «пройдя» которые иностранец и вступит в общение с нами? И сколько всего «этого» ему необходимо, чтобы понять короткий русский анекдот: «Василий Иванович, белые в лесу! – Эх, Петька, не до грибов сейчас!».
Поэтому не корысти ради, а потребностей изучающих русский язык для, автор и вынужден обратиться к этой проблематике. А в глубине души автора пусть теплится надежда, что этим обращением он действительно поможет им, а не окончательно запутает сам себя…
Словом, как писал М.В. Ломоносов в своей оде «На взошествие когнитивности и прагматики»:
«Открылась бездна, звезд полна.Звездам числа пет, бездне – дна…»Глава I
Текст и дискурс
«И он ему сказал». «И он ему
сказал». «И он сказал». «И он ответил»,
«И он сказал». «И он». «И он во тьму
воззрился и сказал». «Слова на ветер».
«И он ему сказал». «Но, так сказать,
сказать «сказал» сказать совсем не то, что
он сам сказал». «И он «к чему влезать
в подробности» сказал; все ясно. Точка».
«Один сказал другой сказал струит».
«Сказал греха струит сказал к веригам».
«И молча на столе сказал стоит».
«И, в общем, отдает татарским игом».
«И он ему сказал». «А он связал
и свой сказал, и тот, чей отзвук замер».
«И он сказал». «Но он тогда сказал».
«И он ему сказал; и время занял».
Дикари просто говорят, а мы все время что-то «хотим» сказать…
В начале было слово. И это было хорошо. Из слов возникли тексты. И это было правильно. Потом выделили дискурс. И это было необходимо. Потом пришли лингвисты и все запутали.
Не будем начинать ab ovo! Это не диссертационное исследование, где главная цель – не обидеть предшественников, один из которых может оказаться оппонентом. За века исследования текста из его ovo вылупилось уже практически все, что могло: и трепетные несушки, и бойцовые петухи, и канувшие в лету отечественные голубоватые птеродактили, буревестники несостоявшегося изобилия, и даже гомункулы общества потребления – «ножки Буша», вылезающие прямо из яйца в замороженном виде… Ovo дискурса еще не может гордиться такой историей, но и его бройлеры уже стали группироваться и подыскивать себе номинацию, которая отличала бы их от бройлеров соседней птицефабрики.
Кроме того, основная работа по описанию разных взглядов на текст и на дискурс, а также их взаимосвязь уже в той или иной степени проделана авторами многих исследований последних лет. Поэтому интереснее – а на наш взгляд, и показательнее – сопоставить именно эти обобщения, а не частные определения, которые считает своим долгом дать практически каждый исследователь, поминающий в своем труде, а иногда и просто в научной суе эти термины [5] .
Начнем, по старшинству, с текста.
5
Мы заранее просим прощения у тех авторов, которых будем ниже цитировать, за некоторые купюры в их оригинальном тексте. Мы также не хотим быть обвинены в плагиате чужого цитирования (в данном случае мы цитируем автора обзора), поэтому снимаем указания страниц при его цитатах и отсылаем нашего читателя к первоисточнику; эти работы не включены нами и в библиографию. Кроме того, поскольку в последнее время гонорары за работы, подобные нашей, не платят, автор чист перед коллегами и в плане получения денег за чужие мысли и слова…
Кроме того, мы хотели бы остановиться еще на одном вопросе. Рассматривая «текст» как термин в нашей сфере деятельности, мы в полной мере отдаем себе отчет в том, что это никоим образом не скажется на нормальном, «обиходно-бытовом» понимании этого слова – в том числе и самим автором. В русской языковой картине мира («наивной картине», как отмечают многие исследователи) текст – он и есть текст, некоторая последовательность фраз (предложений) на данном языке в письменном или устном виде, содержащая некоторую информацию и отношение к ней автора текста. Такие речевые конструкции, как «как по тексту», «ближе к тексту!», «прочитайте текст», «текст на две-три страницы», свидетельствуют о том, что в сознании носителей языка «текст» – это прежде всего некоторое письменное произведение; с другой стороны, конструкции типа «он вчера выдал такой текст!», «я не могу полностью повторить его текст» и др. свидетельствуют и о понимании под этим словом устного произведения.