Действия войсковых разведчиков
Шрифт:
…В густом кустарнике буйно разросшегося орешника, на «ничейной» полосе, между нашими и неприятельскими окопами лежали в засаде разведчики. Земля еще не просохла после прошедшего ночью дождя, с листьев падали холодные капли, и солдаты поеживались от сырости.
Когда в серой дымке начинающегося рассвета стали вырисовываться местные предметы, старший сержант Максим Яровой придирчиво оглядел каждого разведчика. Он привел их сюда ночью, и вполне могло случиться, что впотьмах кто-нибудь плохо замаскировался. Но, кажется, все в порядке. Даже для него разведчики почти невидимы, хотя лежат рядом. Вон только у Бабанина что-то не совсем ладно, нога торчит как-то несуразно. Конечно, до гитлеровцев далеко, не заметят,
– Бабанин, - негромко позвал Яровой.
– Подтяни правую ногу… Вот так, хорошо!
Багряный диск солнца всплыл над горизонтом, и первые лучи его коснулись верхней части транспаранта, что стоял неподалеку от разведчиков. Взгляд Ярового невольно задержался на нем. Да, пришлось повозиться с этой махиной, прежде чем ее установить. Спасибо, саперы помогли. «А в общем, здорово придумано», - мысленно похвалил политработников Яровой. «Паршивец Гитлер ведет Германию к пропасти». Паршивец и есть. Какую всемирную бойню устроил, гад. «Пока не поздно, стреляйте по фюреру!». Интересно, как фашисты будут реагировать на этот плакат? Яровой посмотрел в сторону немецких позиций. Там тихо, ни малейшего движения. Что ж, так и должно быть, все идет по намеченному плану. По нашим расчетам гитлеровцы не станут стрелять по транспаранту - все-таки там портрет их фюрера, но ночью обязательно полезут его убирать. Вот тогда и вступят в дело разведчики. А пока можно спокойно лежать под этими кустами орешника и любоваться природой. Правда, сыровато, и лежать придется весь день - ни шелохнуться, ни покурить. Но им не привыкать.
Солнце поднималось все выше. Стало теплее. Погожее июньское утро в полном разгаре. Но что это вдруг зарябило вон у того отлогого холмика, где проходят вражеские позиции? Яровой поднимает бинокль - и… не верит своим глазам. Ползут гитлеровцы, ползут кратчайшим путем прямо к транспаранту. Человек двадцать. «С ума спятили, что ли?» - удивляется Яровой.
Когда майор Егоров объяснял разведчикам боевую задачу, высказал он такое предположение: «Едва ли фашисты осмелятся в светлое время подойти к транспаранту. Скорее всего они попытаются сделать это ночью. Но всякое может случиться. Какой-нибудь оголтелый офицер-фашист не посчитается с потерями, чтобы сохранить честь своего обожаемого фюрера, бросит клич: «Желающие отличиться, вперед!» Пообещает награды. Головорезы найдутся среди них. На такой вариант у нас предусмотрен заградительный огонь. Мы их не пустим к транспаранту днем, для нас ночь сподручнее, легче будет взять пленных».
«Как в воду смотрел майор Егоров», - думает Яровой.
– Приготовиться!
– подает он команду разведчикам.
Те чуть шевельнулись, поправляя оружие, подтянулись, готовые к следующей команде. Но тут ударили наши минометы, залились длинными очередями станковые пулеметы, специально выдвинутые на временные позиции. Стена разрывов возникла перед гитлеровцами. Они остановились, замерли на месте перед этой огненной преградой.
Гитлеровцы лежали долго, не решаясь двинуться с места, а потом поползли обратно.
– Ну вот, так-то, - проговорил Яровой.
– До ночи они больше не сунутся. Теперь можно и перекусить. Только осторожнее, ребята, не шевелиться, не обнаруживать себя.
Прошло часа два. Солнце сильно припекало, и разведчики все чаще прикладывались к флягам с холодным чаем. Яровой тоже снял с пояса алюминиевую флягу и с удовольствием глотнул освежающей влаги. Вдруг он бросил фляжку, схватился за бинокль. Клубы молочно-желтого дыма внезапно появились у позиций противника, слились в общий поток, и этот дымный поток, гонимый легким ветерком, медленно пополз на «ничейную» землю к транспаранту, туда, где сидели в засаде разведчики. «Так… Так. Значит, решили не дожидаться ночи, а подобраться к транспаранту
– Такого маневра мы не предусматривали. А что, собственно, меняется? Нам даже лучше, не надо ждать ночи, скорее управимся, покончим с этим делом. Догадываются ли фашисты о нашей засаде? Может и догадываются, не дураки, вояки опытные. А что, если броском выдвинуться вон к той березке и перехватить их в пути?»
Решение созрело мгновенно. Когда молочно-желтый туман дымовой завесы почти достиг транспаранта, Максим Яровой повел своих людей к березке, одиноко стоявшей впереди на луговине метрах в трехстах.
– Тут мы их и встретим, - сказал Яровой запыхавшимся разведчикам, остановившись у березы.
– Первых трех фашистов пропустим. Их поручаю Флорентъеву, Чеканову, Зинченко и Бабанину. Задача: взять живыми. Я действую с вами. Как только мы кинемся на фашистов, свалим их на землю и начнем скручивать, остальным открыть огонь, обеспечить действия группы захвата. Нападение по моей команде. Вопросы есть?
Вопросов не было. Разведчики с полуслова понимали своего командира, не впервые ходили с ним в разведку. И только-только успели занять свои места, как в дымном сумраке завесы появились темные тени гитлеровцев.
– Внимание, подходят!
– еле слышно проговорил Яровой.
Разведчики затаили дыхание, приготовились к схватке.
…Волны молочно-желтого дыма клубясь ползли по земле к советским позициям. Дым стлался широкой полосой, медленно рассеивался, превращался в густую непроницаемую пелену, в которой исчезало все, что еще минуту назад хорошо просматривалось. Шток и Гейтнер, стоя в блиндаже у амбразур, видели лишь позиции полка до первой траншеи, где горели расставленные в ряды дымовые шашки, а дальше все в тумане: и кустарники, и деревья, и злосчастный транспарант, и советские окопы. Где-то в этой пелене идут капитан Брикман и двадцать добровольцев с двумя канистрами бензина, чтобы сжечь ненавистный транспарант. Дымовая завеса скрывает их от глаз русских, она же поможет скрыть от немецких солдат тот момент, когда будет гореть портрет фюрера.
Вдруг в блиндаж ворвались звуки яростной автоматной стрельбы, ухнули разрывы ручных гранат, и тут же все стихло. Ни единого звука. Шток и Гейтнер переглянулись, но не сказали друг другу ни слова. Так в молчании и стояли они, вглядываясь в непроницаемый туман дымовой завесы, ожидая результатов «операции», пока резкий звонок полевого телефона не нарушил тягостную тишину, царившую в блиндаже. Гейтнер поспешно схватил трубку. «Так… Так… А Брикман?…»
– С передовой докладывают, - сказал полковник, положив телефонную трубку, - появились первые люди из отряда Брикмана. Выходят поодиночке. Пока вышли только один унтер-офицер и восемь солдат.
– А что с транспарантом?
– сверля злыми глазами Гейтнера, спросил Шток.
– Они ничего не знают ни о судьбе Брикмана, ни о транспаранте.
…Прошел час. Шток сидел на скамье, курил сигарету, глубоко затягиваясь табачным дымом. Полковник Гейтнер по-прежнему стоял у амбразуры, ожидая, когда рассеется дым. Время от времени он подходил к телефону, справлялся, не вернулся ли капитан Брикман. В ответ слышалось одно: кроме тех девяти, никто больше не вернулся. Наконец ветер развеял дымную пелену.
– Генерал!
– позвал Гейтнер.
– Прошу вас посмотреть в амбразуру.
Шток поднялся, поднес бинокль к глазам. Лицо его тут же покрылось красными пятнами, на впалых щеках заиграли тугие желваки. Транспарант стоял на прежнем месте, целый и невредимый. На полпути к нему лежали убитые добровольцы. Шток отложил бинокль, повернулся к Гейтнеру:
– Даю вам полную свободу действий. Используйте любые средства, но чтобы через час этого транспаранта не было! Об исполнении доложите мне в штаб по телефону.