Действуй, жена!
Шрифт:
— Если это ты бродишь около офиса, поднимись, пожалуйста, — булькотит шеф. И после рыка Ромки его бубнеж кажется детским лепетом, а не окриком грозного начальника.
— Что? — настороженно спрашивает Леха, когда я, не сказав ни слова, сбрасываю вызов.
— Шеф просит навестить, — пожимаю я плечами. — Наверное, придется…
— Ты сильно держишься за эту работу? — интересуется он хмуро. — Много платят? Работа приносит удовольствие?
— Ну, как тебе сказать, — усмехаюсь я криво. — «Рупор» обеспечивает
— Тогда, — тут же решает Воскобойников. — Нечего тебе там делать. Дома напишешь заявление об уходе. Рома занесет, — решает он, невзирая на брата, закатившего глаза. — Трудовую у нас положишь. И раз ты наживалась на мне эти годы и собираешься продолжать, то будь добра посвятить всю себя свободное время бедному калеке.
Леха показывает на свою перебинтованную руку и тянет меня прочь от бизнес-центра.
— Замени ему мамочку, Шакира, — орет вслед Лом.
— Только не это, — вздыхаю я. — Я не справлюсь…
— Моя мама — святая женщина, — ехидно бросает Воскобойников.
— Вот и я о том же, — добавляю в сердцах я и тут же лезу в сумку за красной бейсболкой. — Надень, — бурчу тихо, — а то и до Адмиральской не дойдем.
— Спасибо, — пыхтит Леха, натягивая на глаза козырек. — Ты как всегда права… мамочка, — ухмыляется он и дворами тянет меня к дому. Я как будто на машине времени попадаю в одиннадцатый класс гимназии. Мы с Воскобойниковым, как и прежде, бредем через чужие дворы и болтаем о родителях.
— Кстати, Кира, я тебя не спросил о твоих… — замечает он по дороге. — Как они?
— Живы, здоровы, работают, — коротко информирую я и тут же понимаю, что в ближайшее время придется привести к ним жениха.
— Давно не виделись, — бурчит звезда экрана. — Буду рад с ними встретиться.
— Чего не скажешь о них, — ляпаю я совершенно легкомысленно.
— Вот что, Шакира, — рычит Леха, прижимая меня к стене какого-то дома. — Давай без фокусов, дорогая. Твои родаки даже не подозревают о «Рупоре Анжелики», верно? — и, поймав мой обескураженный взгляд, добавляет вкрадчиво: — Перестань валять дурака. Поняла? Пока наш уговор в силе, притворяйся влюбленной. Старые дрожжи… то да се… Я так и сказал матери. Она даже собралась тете Кате звонить…
— А у нее есть телефон моей мамы? — искренне изумляюсь я. — Не знала, что они общаются.
— Противостояние закончилось, Кирюшенька, — криво усмехается мой милый. — Теперь только мир и любовь. Мир и любовь… Иначе мне придется рассказать Кате и Мише всю правду о «Рупоре».
— Зачем, Леша? — со стоном спрашиваю я. — Зачем?! Ты совершенно спокойно можешь уехать в Москву или в Питер и жить своей жизнью. И никакие родственники тебя не достанут. Зачем тебе я? Этот дурацкий фарс с браком? — бурчу я, стараясь вырваться.
— Спасаю твою глупую ж. пу, Кира, — рычит мне в ухо Воскобойников и, покосившись, замечает двух старушек-сплетниц, с интересом наблюдающих за нами. — Пойдем, — тянет прочь. — Дома поговорим. Чувствую я, к вечеру на мыло зет-зет-двенадцать придет не одна тонна фотографий.
— А откуда ты знаешь название почты? — изумляюсь я и, догадавшись, шепчу яростно: — Ты что-то отправлял нам, да? Хотел таким образом найти нас?
— Тебе сейчас нужно думать о другом, Кира, — помрачнев, отрезает Леха. — Подумай, как тебя мог вычислить Пирогов. Вот самая главная задача!
— А спросить ты у него не пробовал? — огрызаюсь я и, войдя во двор, замедляю шаг.
На моем законном месте снова стоит Мазда Нефертити. А она сама сидит под подъездом.
— Кажется, у нас гости, Леша, — вздыхаю я театрально. — Сейчас начнется представление.
— Нет, — мотает башкой Воскобойников. — Симона — девочка спокойная.
— Трусливая и истеричная дура, — морщусь я и уже хочу добавить, чтоб разбирался сам, когда Симона подскакивает с лавки и во всю прыть несется в нашу сторону.
На автомате я успеваю остановить ее, прежде чем эта идиотка врежется в больную руку Алексея. Шиплю раздраженно:
— Какого на людей прыгаешь, Нефертити?
— Лешенька, — театрально заламывает руки царица Египта, — мне передали, что ты женишься… На этой старой кошелке! Я не стала верить сплетням и приехала сама. Скажи мне, что это неправда, — в надежде смотрит на него Симона.
— Правда, — кивает Леха, как ни в чем не бывало продолжая продвигаться к подъезду. — Это моя любимая женщина, Симона. Боюсь, нам с тобой теперь не по пути…
— Но как же, — лопочет она непонимающе и бежит, словно собачка, следом. — Вы же только вчера познакомились… И то случайно…
— Мы давно знаем друг друга, — бросает на ходу Леха.
— С детского сада, — сварливо встреваю я в разговор.
— Да нет же, — отмахивается от меня Воскобойников. — Я ходил в «Василек», а ты — в «Солнышко».
— А потом «Василек» закрылся, и всех детей к нам перевели!
— А-а, точно, — кивает Леха. — В последний год перед школой…
— Лешенька, — пищит рядом Симона, о которой мы в одночасье забыли, — зачем тебе эта пожилая и неухоженная женщина? Я же лучше и красивее!
«Истинная правда, — хочется заорать мне. — Молодая девка, в самом соку. Сиськи, попа, все на месте. Она моложе меня и явно опытнее. И спортивное платьишко от Армани выигрывает сто очков вперед против моего серого офисного платья. Балетки, пусть и от Гуччи, не идут ни в какое сравнение с летними узорчатыми сапожками в тон платья. Как и сама старая ведьма Шакира Мансурова проигрывает Нефертити».
— Все кончено, Симона, — привычно бросает Воскобойников. И девочка разом поникает. Плечики опускаются вниз, а из груди вырывается всхлип.