Действуй, жена!
Шрифт:
Я прижимаю Киру к себе и осторожно целую в губы, в щеки, в глаза. Чувствую родной запах любимой женщины и мысленно отвешиваю себе хорошего пенделя. О чем я вообще думал, когда понесся в Москву? О своем сраном таланте, о будущих поклонницах и славе. И если по чесноку, меньше всего я сожалел о Кире. Считал ее проходным вариантом. Первой любовью, которую пришла пора оставить в юности. Зато через пятнадцать лет хватило ума понять самое главное. Нет ничего важнее любимого человека. Можно обставить весь дом статуэточками Оскара, можно получить до фига престижных премий. Но какое от этого счастье, если твою постель кто-то
«На самом деле, — морщусь я, чувствуя Киркину голову на своем плече, — если нет настоящих чувств, то можно довольствоваться и суррогатом счастья. Мнить себя великим, получая премии и награды, ухмыляться реакции приятелей, исходящих слюной, когда входишь в кабак с новой девчонкой, трахать какое-то идеальное тело. Все сгодится, когда попросту не умеешь любить. А уж если господь подарил тебе и талант, и любовь, то нужно загребать обеими лапами и считать себя везучим сукиным сыном».
За своими мыслями я не сразу замечаю, что автомобиль уже припарковался около ресторана. И лишь нежный голос Шакиры выводит меня из раздумий.
— Приехали, Лешенька, — шепчет она, держа в своих ладошках мою больную руку.
— Да, малыш, — киваю я, глядя на небольшую повязку на предплечье. Сама Кира действует на меня как лучшее целебное средство.
— А ты не пробовала лечить наложением рук? — смеюсь я, выходя из машины. Тащу жену за запястье и тут же под свист и улюлюканье гостей подхватываю на руки. Вношу в ресторан, слыша сзади причитания мамаши:
— Осторожно, Лешенька… Больная ручка…
Делаю вид, что не слышу, иначе сорвусь. И все застолье воспринимаю как водевиль, где мне поручена самая главная роль. Моим весельем заражается жена. Во всяком случае, с ее лица сходят грусть и растерянность. И только когда мы остаемся одни в спальне, заявляет решительным голосом.
— Не знаю, сколько продлится наш брак, но очень тебя прошу, Воскобойников, никогда больше не играй со мной. От твоего взгляда героя-любовника можно запросто заработать сахарный диабет. Актрисам, работающим с тобой в паре, молоко положено за вредность.
— Как ты догадалась? — изумленно спрашиваю я, по праву считая себя хорошим актером. Никому никогда в голову не приходило усомниться в моей искренности. Или не хотелось.
— Я тебя сто лет знаю, Леш, — печально вздыхает она, поворачиваясь ко мне спиной. — Помоги снять, пожалуйста.
Стянув с плеч любимой платье, я осторожно провожу ладонью по гладкой шелковистой коже. Спускаюсь от шеи чуть ниже, оглаживаю ключицу и помогаю белой тряпке упасть к ногам жены. Кира стоит передо мной в одних кружевных трусиках и ничуть не смущается. Собственнически притягивает меня к себе и хрипло заявляет.
— Теперь ты мой, Воскобойников!
— Ты тоже теперь Воскобойникова, Кирюшенька! — хохочу я, заваливаясь в постель вместе с Шакирой. — И ты тоже моя, девочка! Пока смерть не разлучит нас…
— Чья? — фыркает Кира, расстегивая на мне рубашку. Ее пальчики уже тянутся к брюкам. Нащупывают пряжку замка.
— Черепахи какой-нибудь. Они триста лет живут. Или гренландской акулы. Те вообще четыреста…
— Много
— Так меня надолго не хватит, девочка, — рычу я, подминая ее под себя. Расстегиваю на ходу брюки, судорожно тяну вниз язычок змейки, намереваясь оттянуться по полной. Брачная ночь все-таки! А мы болтаем про черепах с акулами. Но порывистые движения никогда ни к чему путному не приводят. Замок заедает, в змейку попадает кончик рубашки. А я, сразу не заметив, нетерпеливо тяну вниз. Язычок отрывается, полностью блокируя молнию.
— Отлично, — негодуя рычу я. — Под каким забором шили эти брюки…
— А так снять не можешь? — смеясь, спрашивает Шакира. — Попробуй их стянуть. Покрути бедрами.
— Фигушки, — тяжело вздыхаю я, пытаясь пальцами просунуть проклятый замок вниз. Но ничего не выходит. Да и натянутая ткань именно в этом самом месте мешает двинуть язычок вниз. А меня уже распирает от негодования. Лучше порвать эти дурацкие брюки, чем проститься с отличным стояком.
— Попробуй подвигать бедрами, — дает новое указание Кира.
– Я тебя сейчас придушу, — рыкаю я и снова пытаюсь сдвинуть замок хотя бы на миллиметр. — Неси ножницы. У меня в кабинете в столе лежат…
— Подожди, — мурлычет она, усаживаясь рядом со мной. — Я сама попробую…
Клянусь, это была самая большая ошибка — допустить Киру в святая святых. Ее пальцы творят что угодно, только не расстегивают проклятую змейку. Пробегают по моей плоти, как стадо мамонтов, а потом замирают на месте. Наконец, этот променад моей жене надоедает, и она аккуратно достает попавшую в язычок ткань, нежно тянет вниз поломанный замочек, освобождая меня из плена вероломных брючат. И плотоядно смотрит на меня снизу вверх зелеными глазищами. Я догадываюсь, что она замышляет. Моя страстная и бесшабашная Шакира. Неудержимая м такая сладкая.
Я отшвыриваю их в сторону и пригвождаю жену к матрацу.
— Хочу тебя — рычу грозно.
— Я тоже, — кивает она, обвивая мою шею руками. И тут я понимаю, что пропал. Рядом с этой женщиной хочется прожить всю жизнь, любить ее, растить детей и вместе стариться.
— Кира-а, — шепчу я, собираясь наконец-то признаться в любви, но моя горячая девочка не дает мне даже слова сказать. Выгибается навстречу. Ничего другого не остается, как зацеловать ее до потери пульса и заняться любовью.
Этот любовный марафон вполне можно внести в книгу рекордов. Пусть не Гиннесса, а нашей семейки. Записать бы в тетрадь достижений все наши с Кирой длинные дистанции. Вот только я принципиально не веду никаких дневников и тетрадей. Не доставлю потомком удовольствия копаться в моих чувствах и мыслях. Да и что записать? Леша любил Киру пять раз за ночь? Или все-таки шесть? Не помню.
Только поздним утром за завтраком моя жена возвращается к статье, присланной Малике.
— Я думаю, — замечает она совершенно серьезно. В моей рубашке и без трусов дефилируя по кухне. — Нам нужно этот материал опубликовать. Он все равно где-то всплывет, Леша. И, скорее всего, еще сорок восемь тысяч женщин сообщат о твоем отцовстве. Я предлагаю оставить канву рассказа, а немного сместить акценты. И тогда получится следующее. Мы любили друг друга, ждали ребенка, а после его потери разбежались в разные стороны. Такое случается в момент потрясений.