Дхана и иные миры
Шрифт:
— Как больной может судить о собственных болезнях, — тут нужен опытный врач.
— Ну вот, как врач, я вам предписываю месячный карантин в отдельной палате, извините с решётками, но только для вашей же пользы. Ведь болезнь ваша может быть чревата тяжелыми осложнениями… А я пока поближе познакомлюсь с вашим молодым другом.
Так я попал на месяц в одиночную камеру с крепкими решётками на окнах. Правда, кормили меня хорошо. Прислали даже женщину, чтобы она скрашивала моё одиночество своими песнями и танцами. Она проводила у меня в камере часа по два в день, затем — уходила.
Через
— Йек-гуш, не обижайся на меня. Я должен был проверить твои слова. Твоё враньё не было направлено против меня, поэтому я тебя отпускаю. Но сама идея организации такой лжи, чтобы в неё поверил даже сам Хамид, чей род идёт от шакалов, мне понравилась. Врать ты не умеешь, но то, что ты не предусмотрел, сделали мои люди. Теперь твоя ложь обрела силу правды. Отправляйся же к своим и береги своего спутника — он носитель ценностей тебе неведомых. За него отвечаешь передо мною головой. Я думаю, тебе ясно, что его нельзя отдавать обратно его бывшему командиру.
Так я вернулся с Радеком в свою часть. Объяснять нам почти ничего не пришлось.
— Да, напали боевики Хамида. Нас, с чудом спасшимся Радеком, загнали в горы. Выбор был: либо умереть, либо сдаться людям Саида, с которыми у нас нейтралитет. Выбрали последнее. На месяц Саид нас задержал, так как были убиты его родственники и он проверял, не причастны ли мы к этому. И вот мы здесь.
Как оказалось, Радек целый год учился в школе Спецназа и имел оттуда прекрасную характеристику, так что его без осложнений перевели по моей просьбе в моё подразделение. Вот, с тех пор мы с ним были неразлучны во всех военных передрягах.
Радек Рексович — в гостях у Саида-весёлого.
Опять дикая головная боль, перед глазами всё плывёт. Надо мной наклонился человек в картинках. Сквозь его лицо пробиваются дым и кровь, горящие танки и вертолёты, а поверх — грустное лицо моей сестры Розы. Оно окутывает вдруг меня невыразимым блаженством.
— Очнись! Очнись! — требует грубый голос, и на меня льётся струйка воды из фляжки.
Опять передо мною человек в картинках, но теперь на картинке стоит моя молодая мама и смотрит на его большое рваное ухо.
— А, Петруха — рваное ухо!
Уже через минуту мой спаситель Петруха тащил меня обратно к тому дому, где произошло самое страшное событие в моей жизни. Мне опять пришлось увидеть ту же комнату и три трупа посреди. Зачем мы здесь? Петруха говорит, что это необходимо, и я ему верю, я вижу искренность в его мыслях. Мой спутник обыскал комнату и нашёл огромное старинное ружьё — оно заряжено. Я думаю, это знаменательно, если враги убитого старика погибнут от его же оружия. Тем временем, я чувствую далёкое присутствие того проводника-шпиона, что вызвал во мне тогда такую антипатию. Всё ближе, ближе — он подходит к двери. Я указываю на дверь, и мой спутник стреляет. Грохот ружья закладывает мне уши; тот, что за дверью — убит наповал, но со стороны окна, я чувствую, кто-то готовит для нас что-то круглое и злое… Гранату! Я указываю на окно пальцем, и Петруха резко дёргает меня в соседнее помещение. Сзади гремит взрыв.
Потом, — в горы, в горы. По пути мой спутник рассказывает мне подоплёку всех дел, которые привели к смерти старика и его внучек. Мы идём к неведомому нам обоим Саиду. Как-то он нас встретит?
— А, великий воин Йек-гуш! — Приветствует нас Саид-весёлый, а сам легко проглядывает наши мысли. Я могу поставить защиту, но чувствую, что этого делать не следует. Петруха доволен собой и явно ничего не подозревает. Как же его незаметно предупредить, что хозяину нашему врать бесполезно? Кстати, а что такое «Йек-гуш» — в мыслях хозяина нахожу нечто соответствующее нашему слову одноухий, что ж — вполне подходящая кличка для Петрухи.
Прекрасный пир на берегу озера, усыпанного цветами. Да,… умеют же жить люди!!! Впервые за всю свою жизнь я чувствую полную гармонию с окружающим меня миром. Молчу и впитываю ароматы сада. Петруха, тем временем, излагает придуманную им версию случившегося. Надеюсь, хозяин не будет с ним слишком строг!
— Не буду, юноша, — отвечает мне мысленно Саид. — Но пусть всё же посидит немножко в камере и подумает, кому можно, а кому нельзя врать. А с тобою нам надо поговорить наедине.
С берега пруда мы с Саидом поднимаемся на плоскую крышу. Резко падает полог ночи, и над нами зажигаются звёзды. Мы лежим на белоснежных шкурах горного барса и, не спеша, ведём разговор.
— Итак, юноша, откуда и куда ты держишь путь?
Я постарался вспомнить своего отца, как бы он ответил на такой незатейливый вопрос. Перед глазами предстала картина детства: отец обхватил руками большое дерево и говорит: «Какое же оно круглое, а у нас — все деревья квадратные!..»
— У кольца — нет конца. Но путь моего отца всегда был с четырьмя углами, да и мой, похоже, весьма угловат.
— Забавно, забавно, юноша. А откуда родом твой уважаемый отец и как твоё отчество.
— Отец никогда не говорил мне, откуда он родом. Ему пришлось покинуть меня, когда мне было всего семь лет. Его имя я назвать не могу. В качестве отчества я взял имя любимого отцовского пса Рекса.
— Тогда я буду называть тебя Ибн-Кальб, что значит Сын Собаки, а меня можешь называть — Шадмане — это моё имя для домашних. Значит, отца твоего звали Ра. Любопытно, любопытно…
— Уважаемый Шадмане читает в моих мыслях.
— Немного, но не беспокойся, это знание останется со мною. Да, кстати, а что передал тебе твой уважаемый отец, какую мудрость?
— В основном, он передавал мне учение «о четырёх истинах», которое исповедует их племя.
— Как-нибудь, если на то будет воля Аллаха, ты меня просветишь в учении об этих «четырёх истинах». А о пяти драгоценностях тебе отец ничего не рассказывал?
— Увы, нет.
— А не упоминал ли отец при тебе каких-либо имён….
— Нет, никаких имён отец при мне не упоминал, кроме имени своей любимой жены Съегле.
— Интересное имя. А на каком языке разговаривают в землях твоего отца? Можешь ли сказать мне что-либо на этом языке?
Я попытался вспомнить что-либо цельное из того, что произносил отец… Утро, капли росы на ветвях, мы с отцом в весеннем лесу наблюдаем восход солнца. Вот над полем выплывает розовый край и отец начинает петь свой гимн Солнцу. Я вспомнил даже мотив….