Ди-джей
Шрифт:
— Этот, в какую цену, — она высоко подняла над головой образец насыщенно серого цвета с большими белыми горошинами.
— Восемь двадцать.
— А розовый, с синими квадратами?
— Пять семьдесят пять.
— А тот? — она указала на ядовито-коричневый в мутных разводах.
— Четыре сорок две.
— Мммм, понятно, — покупательница кисло поморщилась, словно глотнула уксусу. Заново начала сравнивать галстуки, наматывать их на руку, что-то бормотать себе под нос…
— У серого с горохом — ткань другая, более плотная, —
— Розовый — сшит по-другому, — она аккуратно потянула за изделие. — Галстук на резиночке, его не нужно завязывать. На коричневый — уценка. Год уже не берут. Не нравится цвет.
— А этот, узкий, с жидкими зелеными полосками, — женщина выбрала по её мнению "самый неходовой" и спросила ради интереса. — Сколько стоит?
— Десять двадцать.
— Сколько-сколько? — покупательница произнесла, недоумевая от услышанной цены.
(И вот! Странно? Произнеся такую цифру — бесстыжая продавщица не только не окочурилась сразу на месте, но даже не проглотила свой поганый язык, не захлебнулась ядовитой слюной, а повторила спокойно, не отводя глаз.)
— Я же говорю, десять двадцать, — спокойно повторила Наталья.
— Почему такая цена? — Ангелина продолжала кипеть как перегретое масло на сковородке.
— Новая модель. Свежее поступление. Говорят импортная дорогостоящая ткань. Хорошо стирается. Привезли два. Вот, остался один.
— Хорошо стирается? — язвительно сморщилась "Недоверчивая Федора". Она переплела пальцы, сжала так, что суставы побелели, и вдруг сказала твердо и непреклонно…
— Вот это? С жидкими полозками? Импортное? Ты в своём уме?
— Да за такие деньги! — её лицо покраснело. Глаза налились кровью. — Он! Должен не просто хорошо стираться! А ещё сам гладиться и завязываться узлом!!!
Опытный продавец, предчувствуя бурю негодований, решила воспользоваться преимуществом всех продавцов перед покупателями: В ход пошла яркая, насыщенная, а главное "правдивая" реклама.
— Да! — она воодушевленно продолжила описывать свойства товара. — И он, кстати, очень похож на тот, в котором Ален Делон играет во французском фильме безжалостного любовника полицейского!
— Уууу, — Любка захлопала руками, поддерживая подругу.
— Неужели, как у Алена Делона? — её глаза загорелись огнём.
— Я так люблю этого киноактера! — щебетала Любка. — Наташка, ты не представляешь! Я пересмотрела с ним все фильмы. Его фото вырезала из журнала. Повесила над столом. Он такой красавчик! Такой молодчага! Такой… Такой…
— Ален Делон? — с удивлением повторила Ангелина. (Огромный "Титаник" на предельной скорости шёл прямо на айсберг.)
— Ну, да, — утвердительно кивнули с обратной стороны прилавка. — Ален Делон. Так все говорят.
"Как у Алена Делона!", — растроганная посетительница магазина ещё раз, но теперь уже с восхищением, повторила имя актера, и сразу запнулась. (Ледяная вода потоком хлестала в пробоину трансатлантического
… "Пожалуй, Наталья права", — любящая жена уже по-другому смотрела на узкую полоску ткани.
Галстук внезапно переродился, похорошел и привлёк взор. Он заиграл переливами. Ткань стала мягкой и приятной на ощупь. И цвет у него стал такой… необычный. Интересный! Какой-то… мужской!
… "Но, десять рублей? За простой, обычный галстук? Десять!!!", — последняя одинокая мысля, всё ещё пыталась толкаться и оказывать сопротивление зарождающейся бури эмоций. (Кто-то из последних сил желал спасти, образумить капитана Эдварда Смита. В шлюпки сажали в первую очередь женщин и детей.)
… "Всего лишь десять рублей!", — воздыхательница импортных мелодрам томно прикусила нижнюю губу, глаза заволокло слабой поволокой.
"И привезли два! Остался один! ОДИН!!!". (Холодная пучина Атлантики вновь погубила полторы тысячи человек. Обломки "Титаника" покоятся на глубине 3750 м.)
Воспоминание о красавце французе примерило строгую покупательницу с потерей "бешенных" денег. Женщина достала из сумочки четыре зелёные трёшки, пересчитала, хотя сразу видела, что достала только четыре, и подала Наталье.
Получив сдачу, счастливая покупательница не пересчитывая небрежно сунула её в карман. И гордо, не оглядываясь, вышла из магазина. Знала, уже сегодня известие о её покупке разнесется по округе, и это приятно щекотало ей душу.
Продавщица глазами проводила Ангелину, задумчиво улыбаясь ей вслед.
— Вы выбрали что-нибудь? — она обратилась к Григорию.
— Нет. Знаете, пожалуй, я пойду.
В большом цехе Н-ской фабрики, не останавливаясь, ухало, громыхало и стрекотало четыре сотни ткацких станков, приводимых в движение ремнями от трансмиссионных валов, беспрерывно вертевшихся у самого потолка.
Ткачихи в косынках, напудренные шлихтовальной пылью, отчего они были похожи на мельников, не останавливаясь, подобно обслуживаемым машинам, быстро переходили от станка к станку, двигались по строго намеченному маршруту. Работницы меняли челноки, на ходу запускали станки или, навалившись грудью на батан, проворными, рассчитанными на доли секунды движениями послушных пальцев заводили оборвавшиеся на основе нитки.
Раздалась сирена, извещавшая о завершении рабочей смены. Электрики остановили групповые моторы, натянутые ремни замедлили ход, медленно заурчали, захлопали и безжизненно повисли над станками. Шум прекратился и воцарилась непривычная тишина.
Группа девушек подбежала к бригадиру. И громко заверещала…
— Татьяна! Таня! Танечка! Танюша!
— Что случилось? — произнесла полная, с одутловатым лицом женщина лет тридцати. По старой привычке ткачих она туго повязывала голову платком. Окончив работу, ответственная машинально дописывала карандашом какие-то цифры в блокнот.